Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Элизабет Лавенца злилась, когда села за руль, хотя это и было против её правил. Правил у неё было много, иногда Элизабет проводила ревизию и выкидывала парочку. Например, правило «слушаться старших» вылетело со свистом ещё где-то в школе, а то бы сейчас она была бесплатной экономкой, а не подающей надежды третьекурсницей.

Правило о том, чтобы не садиться за руль, когда злишься, было папино, как и машина. Почти никакого другого наследства родители ей не оставили. Вернее, был где-то трастовый фонд, но доступ к нему Элизабет не светит, пока она не станет совершеннолетней. Поэтому для неё было так важно получить профессию. Зарабатывать на жизнь своим трудом. Быть кем-то большим, чем просто невестой Виктора Франкенштейна.

Её даже не пускали в палату, пока Франкенштейн-старший не позвонил главному врачу. Невеста - ещё не жена.

Впрочем, и после этого за всё то время, которое Виктор провёл в больнице, они увиделись всего несколько раз. Элизабет злилась на врачей, которые бухтели что-то про нестабильное психическое состояние, и сегодня решилась наконец подкупить медсестру, но тут выяснилось, что Виктора выписали. И он уехал.

Дисциплинарное слушание было назначено на следующую пятницу, в запасе оставалась неделя, чтобы подготовиться, и Элизабет настроилась помогать и поддерживать, но оказалось, что в её помощи не нуждаются. Виктор не позвонил ей, не оставил записки, ничего. Она даже не знала, куда он поехал. В последнее время он ночевал в лаборатории, его комнату в кампусе занял другой человек, а друзей в университете у Виктора, кажется, так и не завелось.

На прошлое Рождество Элизабет подарила Виктору автоответчик в надежде, что так он не будет забывать отвечать на звонки. В итоге с автоответчиком она разговаривала раза в три чаще, чем с так называемым женихом. Иногда она специально набирала номер, чтобы услышать: «Занят, говорите. Биип», - и повесить трубку.

Подруга Элизабет Фелисити шутила, что помолвка до сих пор не разорвана только потому, что Виктор ни разу не дослушал Элизабет до конца. Истины в этой шутке было больше, чем хотелось бы.

И сейчас был, конечно, неподходящий момент. Пожар, перспектива отчисления, косые взгляды. Даже до того колледжа, где училась Элизабет, докатилась волна сенсации. Быть невестой сумасшедшего учёного было в чём-то забавно, Элизабет считали бесшабашной и самоотверженной, и ей нравилась эта репутация. На деле она была скорее упрямой. Может быть, ещё немного, и она сравняется в упрямстве с Виктором.

Элизабет медленно выдохнула и повернула ключ зажигания. Надо всё же съездить в лабораторию... на пепелище лаборатории. Виктор мог первым делом броситься туда, хотя всё, что уцелело после пожара, уже забрали в университет. Но он даже последствия собственного неудачного эксперимента мог счесть отличным источником новых знаний...

Пепелище выглядело удручающе и даже не зловеще. Оно уже было обнесено строительным забором и частично расчищено. Из чистого упрямства Элизабет вышла из машины и внимательно осмотрела землю вокруг. В весенней грязи виднелись следы грубых рабочих ботинок и колея, прочерченная тачками. Со стороны леса Элизабет также нашла отпечаток босой ступни. Это её озадачило. Кому могло прийти в голову ходить босиком по стройке? Элизабет рассеянно поставила рядом свою ногу, сравнивая размер. Скорее всего, мужчина высокого роста, около двух метров. Кто-то из соседней деревни пришёл узнать, нет ли работёнки? Во всяком случае, следов Виктора здесь не было. Подумав мимоходом, что модные высокие сапоги имеют хотя бы некоторую практическую ценность, Элизабет вернулась к машине и стала выруливать на дорогу.

Она ещё не успела решить, куда ехать дальше – всё же в кампус? – когда услышала шум впереди. После развилки дорога к деревне здесь шла через лес и была довольно тёмной и неприятной, но зато короткой, и местные часто ей пользовались. Элизабет медленно подъехала к повороту.

Сомнительного вида двое били палками кого-то, лежащего на земле. По рыку, который слышался в ответ на их проклятия, Элизабет подумала, что это собака или, может быть, волк. Но если волк, то, видимо, раненый, иначе он бы уже загрыз нападавших. Элизабет притормозила, пытаясь понять, какой из сторон нужна её помощь, когда три вещи произошли одновременно.

С неба пролилась новая порция дождя. Элизабет удалось включить фары дальнего света. И она услышала крик. Отчетливо человеческий крик. Это решило дело.

Элизабет нажала на газ и поехала вперёд. Не настолько быстро, чтобы её нельзя было заметить и уйти с дороги, но довольно угрожающе. Двое с палками, когда на них упал свет фар, разразились новыми проклятиями, почему-то перекрестились и убежали в сторону леса. Темная фигура на обочине не двигалась. Элизабет осторожно подъехала ближе, опустила окно и выглянула наружу. Это определённо был человек. Видимо, бездомный, одетый в какое-то рваньё. Он дрожал и тихо завывал. Из-под лохмотьев виднелся расцарапанный локоть и ступня в мелких порезах. Наверное, это он приходил на стройку.

Дальше Элизабет переключилась в режим чрезвычайной ситуации.

«Они ушли, не бойтесь, - сказала она лежащему на земле. – Сейчас я схожу за помощью. Я накрою вас, чтобы вы не замёрзли».

Элизабет достала с заднего сиденья плед и клеёнчатую скатерть для пикника и набросила на бездомного. Потом села в машину и поехала в сторону ближайшего корпуса. Одной человека таких габаритов ей было не поднять.

По пути назад завхоз успел рассказать ей с десяток историй про снежного человека, который забрёл в местные леса и, говорят, стал нападать на деревенских. Первокурсник, которого они прихватили по дороге, смеялся над этими историями и явно пытался произвести впечатление на Элизабет, но ей было не до того. Дождь усиливался, и вести машину по разбитой дороге становилось всё труднее.

Рассказы завхоза, впрочем, вызвали у неё странное ощущение нереальности происходящего. Когда на обочине обнаружилась только клеёнка для пикника, Элизабет уже готова была поверить, что ей всё привиделось, но вскоре различила в размываемой дождём грязи следы босых ног и рук. Мужчины шагнули в заросли, оставив Элизабет в машине. Некоторое время они бродили по кустам, но в конце концов послышались голоса, затем шум драки. Элизабет сняла машину с ручника и приготовилась стартовать.

- Да куда ты? Пьяный, что ли?

- Зато точно живой...

Из кустов на дорогу выскочила скрюченная фигура и замерла в свете фар, как животное. Впервые увидев лицо бездомного, Элизабет в ужасе зажала рот руками, хотя вместо крика всё равно вышел сдавленный хрип. Машина дрогнула и тронулась с места, к счастью, задним ходом. Бездомный рванулся в противоположную сторону, заметно хромая, но поскользнулся на грязной дороге и упал.

Элизабет поспешно схватила руль и ударила по тормозам. Боже мой, что с ним случилось? Наверное, вернулся калекой из Вьетнама... или, может быть, он бывший пожарный? А что если он прятался где-нибудь в подвале лаборатории, когда...

Сжав руль так, что ногти впились в ладони, Элизабет крикнула:

- Не бойтесь, мы пришли вам помочь. Мы отвезём вас в больницу.

Завхоз и первокурсник выбрались из зарослей и остановились на обочине. Казалось, голос Элизабет привёл бездомного в чувство. Он поднял голову и посмотрел на неё. На этот раз усилием воли Элизабет удалось сохранить спокойствие. Мало ли, что приключается с людьми, проказа, лишай. Машину придётся мыть, но не оставлять же этого бедолагу в лесу.

- Забирайтесь, - решительно сказала Элизабет, мотнув головой.

Удивительно, но бездомный беспрекословно послушался её. Он поднялся с земли и заковылял к машине. Завхоз помог ему забраться на сиденье, а первокурсник подобрал с земли клеёнку.

- А то зальем вам всё... - пробормотал он смущённо.

- Как вас зовут? - спросила Элизабет, глядя в зеркало заднего вида, как бездомный устраивается на сиденье, то и дело шипя, видимо, от боли.

Ответом ей был только пристальный взгляд больших тёмных глаз. Может, он немой?

- У вас есть родственники? Дом? - продолжила она. - Как давно вы ели?

От последнего вопроса он оживился и закивал. Элизабет пошарила в бардачке и нашла пару чёрствых бретцелей. Перегнувшись назад, она протянула их бездомному.

- Больше ничего нет, в больнице вам дадут нормальную еду.

Когда бездомный взял бретцели из её рук, Элизабет увидела шрамы на его кистях и вздрогнула.

Между тем завхоз с первокурсником решали, кто где поедет. В итоге завхоз погрузился рядом с Элизабет.

- Я наверное, это, пойду, он вроде ходит? - нерешительно сказал первокурсник.

- Да, спасибо за помощь! - крикнула Элизабет, выжимая сцепление. - Отойдите, а то я обдам вас грязью.

Машина заревела, выбираясь из грязи на асфальтовую дорогу, и бездомный на заднем сиденье задёргался.

- Всё хорошо, это просто мотор, - сказала Элизабет. Движение за её спиной прекратилось.

- Вы дрессировкой тигров не занимаетесь, случайно? - спросил с уважением завхоз.

***

На слушание её тоже не пустили. Заседание было закрытым, но почему-то недостаточно закрытым для судьи Франкенштейна и Анри.

Элизабет сидела на ступеньках и читала со словарём статью. Люди ходили мимо, обсуждали свои проблемы, несданные экзамены, внеплановые свадьбы, задержку платежей.

- Мисс Лавенца?

Элизабет подняла голову и увидела веснушчатую девушку в ярко-розовом платье.

- Да?

- Вы не узнаёте меня? Сестра Питерс.

- Ох, простите, без формы вы совсем другая.

Элизабет поспешно встала со ступенек.

- Что-то случилось, сестра? Почему вы здесь?

- Нет-нет, всё хорошо, я жду моего жениха, он секретарь дисциплинарной комиссии.

Мисс Питерс поправила ленту в волосах с весьма гордым видом.

- Мисс Лавенца, вы придёте ещё навестить Джона Доу? Профессор считает, что ваше присутствие идёт ему на пользу.

Джон Доу. Так записывали тех, кто не мог назвать своё имя. Чаще всего это были трупы в полицейском морге. Виктору иногда удавалось получить такой труп после закрытия дела, если так и не находилось родственников. В больнице, как оказалось, тоже не отличались фантазией.

Элизабет зашла через пару дней после того, как они привезли немого бродягу. В первую очередь её интересовал вопрос, насколько тщательно придётся дезинфицировать машину. Но убедиться, что он ушёл из больницы на своих двоих, тоже было бы недурно.

К её удивлению, поговорить вышел серьёзного вида профессор в очках. Сначала он расспросил Элизабет о том, как и где она нашла бездомного. Покивал, потом на её вопрос о проказе усмехнулся.

- Нет-нет, ничего такого. Для бездомного он на удивление чист, даже блохами не обзавёлся. Мы передали его описание в полицию, на всякий случай. Не представляю себе, в какую передрягу он мог попасть, но его буквально по кусочкам собирали, если судить по шрамам.

- Неужели те двое?.. - Элизабет сжала кулаки.

- Неет, эти сломали ему ребро и так, синяков наставили. Зашивали его раньше. И ожоги по большей части ерундовые, кроме того, что на голове, но он тоже уже затянулся.

- Ожоги, - повторила Элизабет.

- Вы нашли его рядом с одной из лабораторий, видимо, он наведывался туда и в ночь, когда был пожар, но легко отделался.

Элизабет медленно выдохнула.

- Он так и не заговорил?

- Нет. Он явно понимает отдельные слова, но сам издает только нечленораздельные звуки. Я провел некоторые тесты, ориентация в пространстве и распознавание звуков и предметов работают хорошо. Возможно, у него был удар.

Элизабет кивнула. Внезапно ей стало очень, очень стыдно, что она думает не о здоровье бедолаги, а только о том, не прибавится ли к злоключениям Виктора судимость за нанесение вреда здоровью по неосторожности.

- Вы хотите его увидеть? - спросил профессор.

Вообще-то Элизабет считала свой долг выполненным на этапе передачи пострадавшего врачам. Но стыд, обжигавший её сейчас изнутри, требовал чего-то большего, и она кивнула.

Палата травматологии была большой, но Джона Доу поместили в отгороженный ширмой угол возле окна. Элизабет мысленно собралась, прежде чем шагнуть за ширму. Она попыталась улыбнуться, но не смогла. Ну и к чёрту.

Джон Доу сидел на кровати, поджав под себя ноги, и очень внимательно изучал ложку. На нем была больничная пижама, под которой виднелись бинты. Волосы были коротко острижены. В ярком больничном свете шрамы одновременно стали лучше видны, но и как-то более понятны и уместны, чем на ночной дороге.

Заметив приближение людей, Джон Доу сначала испугался и загородился руками.

- Он боится белых халатов, - шепнул профессор на ухо Элизабет.

В памяти сразу же возникли страшные истории о чёрном рынке органов, которые рассказывала ей Жюстина. Она тряхнула головой, отгоняя пугающие образы.

- Здравствуйте, это я. Мы с вами толком не познакомились тогда. Меня зовут Элизабет.

Джон Доу опустил руки и внимательно посмотрел на неё. Элизабет приложила ладонь к груди и повторила своё имя. Затем, поколебавшись, сложила кончики пальцев и повторила в воздухе форму своих локонов. Джон Доу внимательно проследил за её движением, но ничего не сказал, только спрятал ложку в карман.

- У вас есть жестовое имя? - с интересом спросил профессор.

- Да. Я иногда прихожу волонтёром в детское отделение, и одна из девочек, которых я учу математике, дала мне его. Потому что я блондинка.

Она встряхнула волосами и запоздало подумала, что, наверное, не стоит так делать в больничной палате. Джон Доу протянул к ней руку. Элизабет решительно пожала его ладонь.

- А вас мне придётся звать Джоном, пока мы не узнаем вашего настоящего имени, - сказала она и показала сначала на себя, потом на него: - Элизабет. Джон.

- Жон, - сказал Джон Доу.

- Вот, у вас уже получается, - улыбнулась Элизабет. - Покажете мне вашу ложку?

Она сказала это больше в шутку, но, к её удивлению, Джон понял. Он достал ложку из кармана и продемонстрировал Элизабет перевернутое отражение в полированном металле.

***

Тяжёлая дверь со скрипом открылась.

- Так приходите, - сказала ещё раз сестра Питерс и бросилась навстречу выходящим.

- Да-да, обязательно.

Элизабет искала глазами Виктора. Вот члены комиссии, уставшие после рабочего дня, отмахиваются от мистера Франкенштейна, который пытается на ходу писать в чековой книжке. Вот Анри показывает ей палец вверх. Вот кудрявый парень с папкой под мышкой пытается сохранить серьёзный вид, пока невеста, подпрыгивая, целует его в щёку. Где же Виктор?

Он вышел последним, держа в руках сумку и безуспешно пытаясь застегнуть замок. Элизабет бросилась к нему и протянула руку, чтобы помочь, но в последний момент остановилась.

- Как всё прошло?

- Отец всё оплатит.

- Тебе дали разрешение продолжать работу?

- Какую работу? - почти крикнул Виктор, и Элизабет отшатнулась, едва не упав с лестницы.

Сзади её поддержали под локоть.

- Виктор взял академический отпуск, - услышала она голос Анри за своей спиной.

- Да, да, это хорошая мысль, тебе нужно отдохнуть, - сразу согласилась Элизабет, но Виктор уже не слушал её.

- К чертям, всё к чертям, - пробормотал он, спускаясь по ступенькам.

- Элизабет, мы отправляемся завтра в десять, - услышала она с другой стороны от себя голос мистера Франкенштейна. - Думаю, ваши вещи поместятся в мою машину. Впрочем, у молодых леди часто много чемоданов, полагаю, Анри сможет взять часть к себе...

- О чём вы, дядя?

Солнце светило ей прямо в лицо, и отец Виктора выглядел просто тёмным силуэтом на фоне заката.

- О возвращении домой.

- Я не смогу поехать с вами, у меня завтра занятия.

- Занятия? Элизабет, вы не видели, в каком он состоянии? Вы нужны ему сейчас, как никогда.

- Да не сказала бы...

Виктор проигнорировал стоявшую у крыльца машину и шёл пешком, продолжая сражаться с замком сумки.

Элизабет сбежала по ступенькам и догнала его.

Некоторое время они молча шли рядом. Потом Элизабет надоело оберегать его от столкновения с прохожими и пожарными гидрантами. Она забрала у Виктора сумку и застегнула сама.

- Спасибо, - сказал он и наконец посмотрел вверх, не на неё, но вперёд, перед собой.

Взгляд его был совершенно потерянный.

- Тебе помочь собрать вещи? - спросила Элизабет.

- Анри, кажется, что-то сложил. Не важно, всё не важно. Я был глупцом, Элизабет, вообразил себя богом. Вот и получил кару небесную.

- Какая кара небесная? Проводку давно стоило заменить, никто не рассчитывал, что медики так будут нагружать электросеть...

- Я был слеп, Элизабет, слеп, понимаешь? Я думал, что вижу свет впереди, но это были только болотные огни.

- Тебе бы поэтом быть, а не медиком.

Виктор внезапно усмехнулся.

- А это мысль. Я поеду на Великие озёра, на Ниагару. Там каждый человек чувствует себя песчинкой в огромном механизме природы.

Он резко остановился посреди дороги, так что отставшая Элизабет едва не врезалась в него.

- А где отец?

- Наверное, ждёт в машине, пока ты опомнишься.

Виктор засмеялся и повернул назад.

- Послушай, может, это и хорошо, что ты отказался от осуществления своей идеи. Теперь ты можешь быть просто врачом, помогать людям. Помнишь, я говорила тебе, что мы подобрали бродягу...

- Это бессмысленно, всё бессмысленно. Человеческая жизнь слишком коротка.

- И ты как врач можешь продлить её.

- Но смерть всё равно победит. Понимаешь? Она всегда побеждает.

- Это если смотреть на всё из прозекторской. А если из отделения акушерства, то, наоборот, всё время побеждает жизнь.

Виктор впервые за этот вечер посмотрел Элизабет в глаза.

- Может, ты и права. Поженимся, народим детей...

- Эй, эй, я не это имела в виду! - «Я вообще передумала выходить за тебя замуж...» - Мне ещё год учиться!

- Ладно, ладно, я пошутил. Прости, не в духе сегодня. Может быть, и правда нужно отдохнуть.

Элизабет сжала кулаки, впившись ногтями в ладони. Это была прекрасная возможность сказать ему. Ну как прекрасная, не исключено, что это бы его добило... Но нельзя же быть такой трусихой?

После отъезда Виктора жизнь стала внезапно легче. Элизабет было стыдно признаваться в этом самой себе, потому что по сути - что изменилось? Они не виделись, как не виделись и раньше. Иногда говорили по телефону. Новости она в основном узнавала от Жюстины, которая брала трубку гораздо чаще Виктора. Разве что не надо было больше еду в лабораторию приносить. Тем не менее, пока Виктор был рядом, в получасе езды, он был как бы её ответственностью. А теперь он вернулся в отчий дом, и никто не спросит с неё больше.

Она так и не нашла в себе сил разорвать помолвку. Но Виктор после той шутки о детях ни разу не напоминал о свадьбе, и Элизабет втайне радовалась этому. Она уже решила не ехать на каникулы домой - в смысле к Франкенштейнам. Она не была на сто процентов уверена, что может считать этот дом своим, если перестанет быть невестой Виктора. Когда ей было пятнадцать и двоюродный дядя взял сироту на воспитание, это одно, а сейчас...

Тем более ей предложили работу в больничной библиотеке, а работа - это деньги!

Элизабет продолжала приходить волонтёром и помогать детям не отставать от школьной программы, но волонтёрство на то и волонтёрство, что делается не корысти ради. Хотя, по правде говоря, колледж давал за него баллы как за практические занятия. И Элизабет действительно нравилось заниматься с детьми.

Закончив в детском отделении, она навещала Джона Доу. Он делал большие успехи. Уже узнавал её, называл Лиз (ему было трудно выговорить звук Б), строил простые предложения и очень неплохо понимал, что ему говорят. Лучше всего он запоминал слова, обозначающие всякое медицинское оборудование, но чего ожидать от человека, целые дни проводящего в больнице. Элизабет выходила с ним гулять в сад, называла растения, цвета, птиц, которые вовсю пели в кронах деревьев.

Он любил эти прогулки и всегда радовался, когда выдавалась подходящая погода. Весенние грозы очень пугали его. Не удивительно, если он пострадал при пожаре, когда молния разнесла щиток лаборатории (всё же, как рассказал Элизабет Анри, не только проводка была виновата).

Никаких воспоминаний к Джону Доу не вернулось. Он помнил лес, помнил, как воровал еду у браконьеров, разводивших костёр на поляне. Как люди пугались и убегали, а если их было много - били его. Что было до этого, он не знал.

Элизабет слышала как-то шушуканье медсестер о том, что швы сделаны очень профессионально, хотя, возможно, и не в лучших условиях. Они предполагали, что Джон Доу - мафиози в бегах, который изменил своё лицо, чтобы скрыться от правосудия. Но двухметровый рост скрыть было бы довольно затруднительно, и полиция весьма внимательно сопоставила его отпечатки пальцев (какие удалось собрать) и описание со всеми разыскиваемыми преступниками, безрезультатно.

Последней версией самой Элизабет было, что он сбежал из секты, где его накачивали какими-то наркотиками, разрушающими память. Возможно, огнепоклонники какие-нибудь. Фелисити на это сразу же предположила, что он, наоборот, основатель такой секты, прячущийся от родственников своих многочисленных жертв.

- Харизматичный лидер, если ты понимаешь, о чём я, - многозначительно добавила она.

Фелисити уже придумала, что Джон Доу, кто бы он ни был, наверняка миллионер (раз мог себе позволить такого хирурга!), и значит, как только он вспомнит всё - или сочтёт нужным открыться - то женится на Элизабет, ну, или осыпет её благодарностью в виде бриллиантов и розового кадиллака.

Элизабет сердилась на эти предположения и напоминала, что у неё вообще-то есть жених.

- И чья это проблема? - вопрошала Фелисити. - Впрочем, если хочешь, то замуж за миллионера могу выйти и я.

Фелисити иногда приходила вместе с Элизабет в травматологию. Она занималась со всеми больными гимнастикой, в том числе с несколькими из них, включая Джона, специальной гимнастикой для рук. Пальцы слушались его не очень хорошо, хотя ему уже удавалось есть и одеваться почти без посторонней помощи.

Фелисити флиртовала со всеми пациентами, в том числе с Джоном. Он, кажется, не очень понимал, что происходит, и по-прежнему предпочитал компанию Элизабет всем прочим, но её внимание радовало его. Фелисити притащила для Джона пару старых вещей своего брата-баскетболиста и большую ковбойскую шляпу, которая привела его в полный восторг.

Незадолго до летних экзаменов Джону сняли последние повязки. Ребро зажило достаточно. Элизабет с беспокойством спросила профессора, что будет теперь.

- Его переведут в неврологическое отделение. Там предусмотрены субсидии для содержания нескольких постоянных пациентов. Через какое-то время, если всё пойдёт хорошо, проведём психиатрическую экспертизу и сможем сделать ему документы.

Экзамены целиком поглотили Элизабет, но, отпраздновав успешное окончание третьего курса, она вернулась в больницу библиотекарем.

Джон приходил в библиотеку каждый день. Читать он научился быстро, с письмом было сложнее, мелкая моторика по-прежнему оставляла желать лучшего. Элизабет сначала думала, что Джон приходит к ней. Они действительно много болтали, когда не было посетителей, и он помогал Элизабет разносить стопки книг по палатам и передвигать тяжёлую лестницу, чтобы достать до верхних полок. Читал он тоже много, всё подряд, но в первую очередь книги, которые читала сама Элизабет. Тем не менее в библиотеке Джон появлялся и в те дни, когда на смену заступал Джим Харрис, студент-физик, который тоже устроился на летнюю подработку. Случалось, что и ему требовалась помощь с лестницей, но в основном в эти дни Джон просто читал за столиком у окна.

Он везде старался быть ближе к окну, к солнечному свету, и словно бы страдал некоторой клаустрофобией, во всяком случае явно чувствовал себя неуютно в помещениях без окон, например, в подсобке библиотеки, куда к тому же едва помещался со своим двухметровым ростом.

***

Психиатрическая экспертиза прошла успешно, Джона официально признали дееспособным, выписали из неврологии, и вскоре он получил документы на имя Джона Бенедикта Мэтьюза. Фамилию ему дали, как детям-отказникам, родившимся в этой больнице, по имени её святого покровителя. Днём своего рождения Джон выбрал тот день, когда Элизабет нашла его на дороге. Теперь он стал полноправным гражданином и был принят на работу в больницу в качестве грузчика и разнорабочего. Физической силой он превосходил самых мощных санитаров из психиатрии. Со временем в его движениях появилась своеобразная тягучая грация человека, идущего по канату. Он перестал быть очевидно неловким и стал скорее медленным и внимательным. Эта медлительность была нарочной и потому обманчивой. Он на лету ловил падающие предметы, если нечаянно задевал что-то, быстро и безошибочно определял направление звука и легко блокировал удары в драке. О драках Элизабет узнала случайно. Однажды Джон появился в библиотеке со свежим швом на лице и на встревоженные вопросы буднично ответил, что подрался с деревенскими.

Выяснилось, что, хотя в больнице все уже привыкли к его покалеченному лицу, среди местных жителей по-прежнему находились желающие сообщить своё нелестное мнение и в подробностях описать, куда, на их взгляд, следует проваливать такому чудищу.

- Как будто с любым из них не могло случиться то же самое! - воскликнула Элизабет, зло захлопывая книгу. - Они что, специально тебя выискивают, чтобы подраться?

- Нет, просто в лесу редко встретишь вежливых людей.

- В лесу?

Так выяснилось, что Джон несколько раз возвращался в лес, начинавшийся на задворках лабораторий.

- Боже мой, зачем? Ты нарочно ищешь встречи с ними?

- Там осталась одна важная вещь, я должен её найти.

- Что может быть настолько важным, чтобы подвергать опасности свою жизнь? Возьми с собой кого-нибудь из ребят хотя бы…

- Чтобы драться стенка на стенку?

Элизабет осталась недовольна этим разговором и в особенности собой. В конце концов, кто она такая, чтобы указывать взрослому мужчине, как себя вести? Но она правда боялась за Джона. Несмотря на физическую силу, он казался в чём-то ребёнком, доверчиво шагающим навстречу миру. Когда мир обманывает такую доверчивость, это превращает человека в раненого злого зверя. И почему-то казалось, что Джона не так трудно было бы толкнуть за эту грань, он уже почти был за ней, когда жил в лесу этой весной…

Через несколько дней Джон не пришёл в библиотеку в обычное время. Элизабет забеспокоилась и попыталась разузнать, не случилось ли с ним чего. Один из санитаров сказал, что он взял отгул и отправился с фонарём и садовым секатором в лес.

Элизабет долго не находила себе места и в конце концов села дожидаться Джона на крыльце служебного входа больницы. Чтобы чем-то себя занять, она писала письмо Жюстине. Наконец, когда уже спустились сумерки и буквы стали съезжать со строчек, у калитки показалась знакомая высокая фигура. Следом за Джоном шёл ещё один человек, Элизабет узнала в нём нового поклонника Фелисити, полицейского по имени Боб. Он был без формы, в рыбацкой куртке и с бутылкой пива в руке. Элизабет почувствовала, что щекам становится жарко. Сейчас они её увидят и будут спрашивать, что она забыла в темноте у черного хода больницы. Элизабет поспешно встала, прижав одной рукой к груди книгу, недописанное письмо и наспех завинченную ручку, другой рукой подхватила сумку и скользнула внутрь.

- Лиз, это ты? - услышала она голос Джона, но не ответила и только быстрее побежала вверх по лестнице.

В этот вечер Элизабет набралась смелости и написала Виктору письмо, в котором просила считать их помолвку расторгнутой. Там были ещё какие-то слова про его талант, про то, что они обязательно останутся друзьями, и другая ерунда, которая, конечно, никак не могла смягчить этот удар. Впрочем, Элизабет не была уверена, что для Виктора это будет таким уж ударом, возможно, он и сам рад был бы отделаться от неё. Или вообще не обратит внимания, потому что вряд ли в его жизни что-то изменится оттого, что Элизабет перестанет называться его невестой.

Когда письмо сухо стукнуло о дно почтового ящика в холле кампуса, у Элизабет словно камень с души свалился. Она почувствовала себя свободной, по-настоящему свободной впервые за долгое время.

***

На следующий день Элизабет почти небрежно спросила Джона, когда он в обычное время пришёл в библиотеку:

- Ну как, нашёл?

- Нашёл, - ответил он.

В его голосе не было радости.

- Оно того стоило? - спросила Элизабет.

- Да, определённо.

- Теперь ты можешь узнать что-то о своём прошлом?

- Возможно. Пока я в этом не уверен. Мои надежды могут оправдаться, а могут обернуться пшиком. И не знаю, что меня пугает больше.

Элизабет кивнула. За последнее время она прочитала в газетах, которые выписывала больница, множество душещипательных историй о людях, которые нашли своих родных через много лет. Часто это были братья и сёстры, разлучённые при усыновлении, но люди искали и родителей, бросивших их во младенчестве. И даже просто при поиске предков могли открыться не самые приятные подробности. Конечно, людям хотелось вести свой род от первых пилигримов, но была большая вероятность обнаружить вместо этого беглых каторжников и авантюристов. Элизабет сама однажды предприняла попытку узнать о происхождении своей необычной фамилии, и только пришла к выводу, что прапрадедушка по всей видимости выдумал её вместе со всей своей биографией. Что именно он скрывал? Политическое преследование? Голубую кровь одной из европейских монархий? Или преступное прошлое? Элизабет, пожалуй, устроил бы любой вариант. Она была уверена, что наследственность не определяет судьбу человека, каждый делает выбор сам. Но живое воображение порой рисовало ей довольно страшные картины на месте белых пятен в истории рода.

Теперь Джон перестал ходить в лес, но и в библиотеке стал появляться реже. Элизабет ругала себя за то, что сунула нос не в свои дела, и одновременно хотела прояснить ситуацию, чтобы не зависнуть в тягостной неопределённости, как с Виктором.

Она знала, где живёт Джон: над гаражом больницы было несколько комнат, которые сдавались водителям скорой и другим сотрудникам. Когда Джон только въехал туда, получив первую зарплату, он устроил небольшое новоселье. Элизабет слегка удивилась тому, сколько у него успело образоваться друзей. Она привыкла считать Джона отчасти своей собственностью, своим подопечным. Но на вечеринке, где кроме профессора и Фелисити были незнакомые ей медсёстры, студенты, лежавшие в травматологии этой весной, и строгий ночной сторож, оказалось, что у Джона есть своя, совершенно отдельная от неё жизнь.

Теперь Элизабет набралась наглости явиться без приглашения. В качестве предлога она взяла книгу, которую Джон недавно спрашивал, но все немногочисленные экземпляры были тогда на руках. “Потерянный рай” Мильтона. Конечно, было совершенно очевидно, что это именно предлог, но совсем без всякого оправдания заявиться непрошенным гостем Элизабет было совестно.

На стук в дверь сначала никто не ответил, и Элизабет уже успела почувствовать одновременно досаду и облегчение, когда в комнате послышался шум и дверь всё же открылась.

- Привет, Лиз! Нужно что-то отнести?

- Привет! Нет, это я принесла тебе книгу, ты просил, в смысле, ты спрашивал про неё. Вот.

Она протянула Джону томик Мильтона, потом вспомнила, что через порог не передают, и неловко сделала шаг в комнату.

- Да, спасибо. Не стоило… я бы сам зашёл.

- Тебя не было сегодня, я подумала, вдруг её уведут опять. Она в списке литературы на второй курс…

- Спасибо, что так заботишься обо мне. Прости, не приглашаю на чай, я немного занят.

Он сделал жест в сторону стола, на котором лежала тетрадь в кожаном переплёте, заложенная карандашом, и исписанные листки. Так же выглядел стол Виктора, когда он работал, даже тетрадь для записей у него была похожая. Никогда не вставай между мужчиной и его работой. Это было мамино правило. Его Элизабет тоже подумывала выкинуть из своего списка, но пока не решалась.

- Да, я только на минутку. – Вот в этот момент по плану она должна была спросить, не обидела ли его чем, но вместо этого только сказала: - Ладно, до встречи. Пусть идеи найдут тебя!

Так она говорила Виктору, ему это нравилось. Джон на мгновение нахмурился, услышав эти слова, но потом улыбнулся.

- Пойдём завтра вместе на ланч? В саду распустилось столько новых цветов, а я не знаю их имён.

Сердце в груди Элизабет запрыгало, и она даже не сразу нашлась, что ответить. Кажется, долгая помолвка с Виктором не пошла ей на пользу, она совершенно забыла, как принимать приглашения на свидание.

Вскоре Элизабет уже бежала вниз по ступенькам, наблюдая, как в окнах гаража мелькает отражение её психоделического платья. Сердце продолжало прыгать. «Ты ведь этого хотела, этого? Ну вот и напросилась, напросилась же!» Неужели Фелисити так увлекла её своими романтическими фантазиями про тайных миллионеров? Конечно, Джон читает Мильтона для души, а не потому что так велит программа колледжа. Но на самом деле он скорее всего работяга с какой-нибудь из ближайших фабрик, где не слишком заморачиваются с соблюдением техники безопасности.

Элизабет уже отказалась от своей теории про секту. Скорее всего, история Джона была куда прозаичнее, чем они с Фелисити навыдумывали себе.

С тех пор, как его речь восстановилась, они много беседовали об этом. Иногда Джону казалось, что он узнаёт какие-то предметы, места, которые показывали по телевизору. Ему снились сны, чаще всего страшные и довольно отрывочные. Женщина с печальными глазами - возможно, мать? Залитая дождём дорога и шум мотора. Погони и выстрелы. Удары молнии. Холодная морская вода. Он часто умирал во сне, врачи говорили, это посттравматический синдром. В попытке выявить детали, которые могли бы оказаться настоящими воспоминаниями, Джон даже записывал некоторое время эти сны, для чего испросил специального разрешения пользоваться пишущей машинкой секретарши профессора ранним утром и поздним вечером. На машинке его длинные пальцы набирали текст без труда, и получались читаемые страницы, а не каракули, похожие на тетрадки школьника.

Элизабет попросила однажды почитать эти сны, и потом сама просыпалась несколько ночей от кошмаров. Скрупулёзно описанные сцены казались совершенно осязаемыми. Иногда Элизабет узнавала обороты из книг, которые читала вместе с Джоном, и это позволяло ей вернуться в реальность, но описания кошмаров были слишком затягивающими.

Пользы от них оказалось немного. Проанализировав сюжеты вместе с профессором, Джон пришёл к выводу, что, скорее всего, в прошлой жизни был поклонником авантюрных романов, завсегдатаем кино и любителем криминальной хроники, потому что вряд ли один человек мог успеть лично собрать такую странную мозаику впечатлений.

Фелисити тоже прочитала эти описания и пришла в восторг. Она считала, что их стоит напечатать в студенческой газете под каким-нибудь загадочным псевдонимом. Джон, к большому её неудовольствию, отказался, и Элизабет запретила подруге продолжать уговоры.

Теперь у Джона появилось что-то более материальное, что могло протянуть ниточку к его прошлому. Элизабет понимала его нежелание немедленно делиться своими открытиями с другими, но любопытство снова заставляло работать её воображение. Что он мог оставить там, в лесу? Часы с инициалами, как у Конан-Дойля? Платок с монограммой? Фамильный перстень? А если он всё же был рабочим? Клеймо с фабрики? Какой-то сложный инструмент? На столе, когда Элизабет заглянула под предлогом Мильтона, ничего такого не лежало, и она выдумывала версию одну невероятнее другой.

В отсутствие Джона Элизабет стала больше заниматься своими прямыми обязанностями в библиотеке и добралась до нескольких долгостроев. Нужно было обновить тематический каталог и перебрать газеты, чтобы отдать старые на растопку. Поскольку мозг Элизабет был занят сочинением романтических версий о судьбе таинственного ключа (это был текущий вариант после довольно долго занимавшего её воображение фамильного перстня), а каталог всё же требовал сосредоточенности, в приоритете оказались газеты.

Помещение больничной библиотеки было не настолько большим, чтобы хранить их, и прочитанные газеты шли на разные технические нужды. Один экземпляр каждого номера воскресной газеты задерживался в библиотеке подольше, поскольку содержал кроссворд. Задачей Элизабет было отобрать эти экземпляры, проверив, чтобы кроссворд не был разгадан, и отложить их отдельно.

Мысли Элизабет крутились вокруг всевозможных потайных дверей, старинных комодов и шкатулок, которые бы могли открываться ключом, и она довольно бодро раскидывала газеты на две стопки, радуясь своей расторопности, когда вдруг взгляд её зацепился за что-то знакомое. Элизабет рассеянно вернулась глазами к отброшенной газете и почувствовала, как земля уходит у неё из-под ног.

***

К моменту, когда Элизабет стучала в дверь Фелисити, она уже была на грани истерики. Внешне это выражалось в том, что её спина была особенно прямой, шаг - твёрдым, а губы растянулись в механическую приветливую улыбку, как в рекламе зубного порошка. На улице был дождь, и Элизабет пришлось сложить газету в несколько раз, чтобы уместить в сумочку. Конец рабочего дня она провела как на иголках, молясь, чтобы только никто не пришёл, никто-никто.

- Ты меня чудом застала, Элли, - пропела Фелисити, открывая дверь, - мы с Бобом в кино идём. Какие лучше?

Она повернулась одним и другим боком, показывая серёжки из разных пар.

- Фил, я нашла его в газете. Или не его, может, я всё придумала, но мне очень страшно.

Фелисити сразу же думать забыла о своём наряде и поспешила усадить дрожащую подругу на стул.

- Что-то с Виктором?

Элизабет помотала головой, пытаясь открыть заевший замочек. Фелисити мягко отвела её руки и помогла открыть сумку. Элизабет шмыгнула носом. С её волос на сумку капала вода. Наверное, надо было всё же найти зонтик, но она так спешила.

Элизабет достала газету и развернула её, стараясь не порвать мокрыми руками.

- Оу, - произнесла Фелисити, наконец увидев первую страницу.

Это определённо было лицо Джона, за исключением многочисленных шрамов - и гримасы презрения, искажавшей черты человека на фотографии.

Фелисити аккуратно взяла газету и просмотрела статью.

- Ну, возраст подходит, и это соседний город… Но Эл, этого человека уже нет в живых.

- Насколько им известно…

- Им должно быть известно очень хорошо, это была публичная казнь, брр!

Фелисити села на второй стул, включила настольную лампу и начала читать статью с начала, уже внимательнее.

- Люди бывают очень похожи внешне, помнишь, как мы развлекались с альбомом из Метрополитена? - сказала она в задумчивости, переходя ко второй колонке.

- Да, но это не полотно восемнадцатого века. И место, совсем рядом.

- Вот кто-то подумал так же, как ты, и отделал беднягу бейсбольной битой…

Элизабет поперхнулась. О таком сценарии она не подумала. Почему она сразу предположила худшее?

- Возможно, это его родственник, - продолжала между тем Фелисити. - Не может быть, чтобы в полиции не было отпечатков пальцев этого урода.

- Думаешь, они сравнивали с отпечатками тех, кто считается мёртвым?

Фелисити задумалась.

- Я спрошу у Боба. Ох, батюшки, Боб! Я сбегаю скажу ему, что кино отменяется.

Элизабет слабо запротестовала, но подруга не стала её слушать и стремглав побежала вниз.

Через несколько минут она вернулась, держа свои разрозненные серьги в руке, и сняла с вешалки прозрачный дождевик и зонт.

- Надень-ка. У Боба друг сегодня дежурит в архиве, он даст взглянуть одним глазком на записи. Только тсс!

Взглянуть, впрочем, дали только самому Бобу, а девушки в это время сидели в машине перед полицейским участком, рассуждая, не примут ли их за проституток.

- Даже если примут, всё равно не сунутся, мы им были бы не по карману, - объявила в конце концов Фелисити.

Элизабет рассмеялась и долго не могла остановиться, истерика всё же настигла её.

Наконец вернулся Боб.

- Ну чего, девчонки, у вас тут, я смотрю, уже веселье, - заметил он, садясь боком на водительское место. - Ну в общем так, тут есть и пальчики, и всё описание, их успели разослать по участкам, когда этот упырь сбежал при переводе.

Элизабет вздрогнула.

- Но это точно не наш Джон, пальцы не совпали, ни один, и ещё смотрите, эксклюзив!

Жестом фокусника Боб извлёк из внутреннего кармана цветную фотографию.

На ней убийца выглядел вполне обычным человеком, только немного напряжённым, как будто это была фотография на пропуск или на стенд “работник месяца” в закусочной.

- Цвет глаз другой, - сказала Фелисити. - Такое не подделаешь.

И правда, глаза на фотографии были холодного голубого цвета.

- Может быть, их выжгло электричеством? - предположила Элизабет.

Без дикой, презрительной ухмылки этот человек был так похож на Джона.

- Окстись, ты же без пяти минут жена врача, ну какое выжгло?!

Про письмо Виктору она никому не говорила и ответа пока не получала.

И, наверное, Фелисити права?

- А может быть, его в последний момент подменили кем-то другим, - не унималась Элизабет. - Где он похоронен?

- Я не понимаю, тебе что, хочется, чтобы Джон оказался убийцей?

Боб раздражённо взмахнул руками, повернулся лицом к рулю и стал заводить машину.

- Хочется, чтобы была стопроцентная уверенность в обратном, - тихо сказала Фелисити, обнимая Элизабет за плечи.

Боб вздохнул.

- Окей, попытаюсь узнать, что там по линии исполнения наказаний. Но это быстро не получится.

Некоторое время они ехали в молчании. Когда впереди показался фонарь над входом в кампус, Фелисити спросила:

- Когда ты ему скажешь?

- Джону? Никогда, в идеале.

Элизабет зябко повела плечами.

- А если это и правда его родственник? Если он увидит и вспомнит? Может, казнь брата и была тем травматическим событием, после которого ему отшибло память?

- Ну конечно, а все эти ужасные увечья просто так.

- Иногда люди гораздо лучше справляются с физической болью, чем с душевной.

Элизабет кусала губы, напряженно размышляя.

- Давайте подождём. Узнаем, что скажут про место захоронения, - сказала она наконец.

- Ну ты же не предлагаешь его выкапывать, - осторожно уточнил Боб.

- Если это и правда была такая страшная травма, нельзя просто так вываливать всё на него. Обещай, что ничего не скажешь.

Фелисити пнула коленкой переднее сиденье.

- Ладно, ладно, - отозвался Боб. - Джону пока всё равно не до вас, копается в этих своих формулах. Но рано или поздно придётся.

Элизабет знала, что Боб прав. Нельзя лишать Джона шанса вспомнить прошлое. Никто не имеет права делать выбор за него. И эта тайна будет теперь стоять между ними. Подозрения, которые раньше были только дурацкими фантазиями, внезапно обрели конкретику. Элизабет переворошила все газеты, выискивая заметки о двойнике Джона. Прочитала всё, что нашла, о его жизни, семье, о городе, где он вырос. Братьев у него не было, кузенов тоже, совсем близкое родство отпадало, если только речь не шла о каком-нибудь внебрачном ребёнке его отца.

Каждый день Элизабет с трепетом ждала новостей. Она пыталась держаться с Джоном по-прежнему, но он, кажется, чувствовал её неловкость и тоже словно бы отстранился.

Лето постепенно подходило к концу. Кампус начал наполняться студентами. Закончилось восстановление лаборатории. На её открытие приезжал мистер Франкенштейн. От него Элизабет узнала, что Виктор уехал путешествовать в Европу. Интересно, получил ли он письмо? Франкенштейн-старший говорил с ней всё тем же снисходительным тоном, что и обычно, уговаривал уехать с ним и, видимо, сидеть у окошка в ожидании возвращения Виктора. Впрочем, может, у него были и свои виды на Элизабет. Эту мысль подала ей Фелисити, и они крепко повздорили. Нельзя ждать от людей самого дурного. Придерживаться этого правила было особенно трудно, но Элизабет не оставляла попытки.

Как это обычно бывает, весть пришла, как только Элизабет перестала ждать. По крайней мере, ждать 24 часа в сутки.

Был тёплый августовский вечер, Элизабет наконец добралась до систематического каталога и медитативно заполняла карточки своим старательным округлым почерком. Когда хлопнула дверь в библиотеку, её спокойствие немедленно рассыпалось. Элизабет даже привстала на стуле, силясь узнать шаги.

Это была сестра Питерс.

- Мисс Лавенца, к вам там пришли, у задней калитки, говорят, важное, я вас подменю.

- Спасибо, сестра! - Элизабет на ходу чмокнула её в щёку и бросилась на улицу.

У калитки стоял Боб, листая потрёпанную записную книжку.

- Ну? - спросила она, даже не поздоровавшись.

- Ну, всё честь по чести, - солидно ответил Боб. - Врач, который дал заключение о смерти, уже осматривал приговорённого и не мог ошибиться. И вообще это прожжённый чувак, близнецы у него не прошли бы.

- А что насчёт родных? Кто забрал тело?

- Да кому он нужен? Отдали его на пользу обществу, в анатомичку университета, так что уже давно по кусочкам в формалине валяется. Вот некто В. Франстейн отвозил.

Элизабет показалось, что она забыла, как дышать.

- Франкенштейн, - поправила она автоматически.

Chapter Text

Кабинет профессора Абрахама Бартлета в полной мере отражал его статус. Огромные окна с тяжёлыми гардинами, массивный стол, потемневший портрет на стене. Основной его функцией было производить впечатление на попечителей и состоятельных людей, собирающихся сделать пожертвование больнице. Помимо этого, в кабинете профессор иногда писал статьи, иногда спал на большом кожаном диване и проводил беседы наиболее щекотливого характера - всё потому, что звукоизоляция в этой комнате была не в пример лучше, чем в любом другом помещении здания.

Профессор задумчиво перелистывал потерёпанную тетрадь в кожаной обложке и одновременно поверх её страниц наблюдал за Джоном.

Тот терпеливо ждал, откинувшись в кресле и медленно поворачиваясь влево и вправо. Глядя на его расслабленную позу, посторонний наблюдатель мог бы подумать, что это он хозяин кабинета, хотя и сидит со стороны стола, предназначенной для посетителей. Обычно Джон ещё закидывал ногу на ногу, опираясь каблуком о колено, но при Абрахаме он себе этого не позволял.

Джон смотрел то на профессора, то на свои сложенные домиком пальцы, которые разводил и снова соединял друг за другом: большие-указательные-средние-безымянные-мизинцы, и затем в обратную сторону. Это было одно из упражнений на моторику, которым его научила Фелисити, и у Джона вошло в привычку постоянно разрабатывать руки.

Некоторое время назад Джон пришёл к профессору с несколькими очень тщательно сформулированными вопросами. Можно ли определить, что ткань или орган пересажены от другого человека? Если было сделано несколько пересадок, как узнать, один был донор или несколько? Абрахам первым делом уточнил, ощущает ли Джон своё тело или его части как что-то чужеродное, не принадлежащее ему, что хочется откинуть, как зацепившийся за одежду репейник. Ничего подобного он не испытывал. Тогда профессор переадресовал его к ведущему трансплантологу больницы, но его ответы не вполне удовлетворили Джона. Да, его шрамы могли быть получены в ходе подобной операции - каждый в отдельности, но не все сразу, потому что ни один человек не мог бы пережить столько пересадок сразу. «То есть на мёртвом человеке это можно было бы сделать?» - уточнил Джон. Трансплантолог расхохотался, похвалил его за шутку и велел не забивать голову глупостями.

Джон вернулся с этим вопросом к Абрахаму. За годы работы с самыми удивительными проявлениями человеческого мозга профессор научился мыслить шире, чем многие коллеги. Он всерьёз отнёсся к предложенному Джоном мысленному эксперименту.

- Если бы вы представляли собой хладный труп, и не наблюдалось следов рубцевания тканей, то да, несомненно, гипотеза о, так сказать, сочленённом теле объяснила бы характер большинства травм. Вспомним небезызвестную мумию русалки, которую с таким успехом показывал господин Барнум. Однако вы, мой друг, определённо живы. Современная реаниматология достигла больших успехов, но она занимается скорее тем, что ловит ускользающую жизнь. В нашем же мысленном эксперименте речь шла бы о вдыхании новой жизни в мёртвое тело, в котором давно прекратилась всякая мозговая активность и метаболизм.

Никак не прокомментировав последнее утверждение, Джон вернулся ко второму вопросу, о количестве доноров. Поразмыслив, Абрахам предложил переформулировать задачу.

- Раз уж мы проводим мысленный эксперимент над трупом, давайте продолжим его. Трансплантологи обычно не задаются такими вопросами, ими задаются патологоанатомы. Они занимаются в том числе опознанием жертв стихийных бедствий, крушений поездов и других массовых смертей, при которых приходится иметь дело с фрагментами тел.

Джон внимательно изучил несколько публикаций Смитсоновского института антропологии, который считался ведущим в этом направлении криминалистики. Оказалось, что для идентификации фрагментов применяются разные весьма креативные способы, но большая часть из них была невоспроизводима на живом человеке, как например, химический анализ костей. Другие, такие как определение группы крови, позволяли различить людей, которые не смогли бы служить донорами друг для друга. Третьи предполагали наличие дополнительной информации о жертвах трагедии: описание татуировок, шрамов, родинок, зубных протезов.

- Боюсь, что в вашем случае ни один из этих способов не даст удовлетворительного результата, - заключил Абрахам. - Полагаю, надежда только на генетику. Возможно, в будущем появятся способы сличить ДНК клеток и определить, взяты ли они из одного организма. До тех пор - увы.

Для Абрахама вопрос на этом был закрыт. Впрочем, в отличие от своего коллеги, он не стал призывать Джона выбросить из головы всякие глупости.

- Я столько раз наблюдал, как люди теряют себя, свою личность, когда в их мозге происходят необратимые изменения. И самое страшное - когда человек сам видит эти белые пятна, поглотившие часть его разума и лишившие его возможности узнавать родных, находить дорогу к собственному дому или выражать свои мысли в словах. Не отчаивайтесь. Вы ещё молоды, а наука не стоит на месте.

Но помимо ожидания прорыва в генетических исследованиях Джон собирался воспользоваться ещё одним способом приблизиться к правде.

Через одного из водителей скорой он завёл знакомство с работником полицейского морга и напросился «на экскурсию». Новый знакомый с удовольствием поделился с ним всяческими байками из своей практики, и, самое главное, показал записи о «Джонах Доу», которые поступали в морг. Некоторых из них в конце концов опознавали как пропавших без вести или преступников, другие так и оставались безымянными и невостребованными. Просматривая описания бродяг, окончивших своё существование под обезличенным порядковым номером, Джон думал, что легко мог стать одним из них. Но сейчас, вопреки здравому смыслу, он искал доказательства того, что случилось обратное.

Сотрудник морга рассказал ему и о взаимодействии с медицинским университетом. Для обучения студентов в первую очередь нужны трупы, сохранившие замкнутую кровеносную систему, это позволяет забальзамировать их в состоянии, максимально похожем на ткани живого человека. Трупы, прошедшие вскрытие, подходят для этого гораздо меньше, поэтому в университетскую анатомичку чаще попадают не «Джоны Доу», которым проводят аутопсию, чтобы исключить криминальный характер смерти, а преступники, умершие в тюрьме и не востребованные родными.

Попасть в университет оказалось сложнее. В конце концов Джону помог завхоз Джебадайя Смит. Узнав, что стоящий перед ним человек - то самое страшилище, которое рычало на него с заднего сиденья машины, Джебадайя лишился дара речи. Затем он некоторое время бессвязно воздавал хвалу Господу, клялся бросить пить и с удивлением восклицал, что всё же не зря эти дармоеды-студенты просиживают штаны в аудиториях. Джон поведал ему несколько дущещипательных эпизодов из истории своего выздоровления и потом осторожно выразил желание увидеть, на каком же материале учатся будущие медики.

Нельзя сказать, что посещение анатомического театра принесло Джону много новой информации, но он узнал, что в университете недобрым словом поминают студента по фамилии Франкенштейн, который имел обыкновение утаскивать качественные свежие трупы для своих нужд, не считаясь с коллегами. Стараясь не выдавать волнения, Джон расспросил об этом студенте подробнее и узнал, что тот покинул университет - после нервного срыва, отчисления или попытки самосожжения, версии были разными.

Услышав об отчислении, Джон сразу подумал о Полли, медсестре травматологии, муж которой был секретарём дисциплинарной комиссии университета. С его помощью можно было попробовать разыскать Виктора Франкенштейна.

Казалось, что истина совсем рядом, стоит только протянуть руку и коснуться её, и Джон понял, что не хочет делать это в одиночку. Он уже привык, не вздрагивая, встречать собственный взгляд в зеркале. Запомнил, как географическую карту, смену текстур на своей коже, гладкие следы от ожогов, выпуклые рубцы, шероховатости стежков. Но правда, к которой он наконец оказался так близок, пугала его сильнее.

Взвесив все за и против, Джон решил поговорить с Абрахамом начистоту. Показать ему результаты своего расследования и записи Виктора Франкенштейна.

Профессор внимательно изучил тетрадь, время от времени заглядывая в машинописные расшифровки, сделанные Джоном. Затем закрыл её и положил сверху сплетенные пальцы. Некоторое время они молчали. Джон не торопил его.

- Очень любопытный документ, - сказал наконец Абрахам. - Всё указывает на то, что его автор - сумасшедший. Возможно, опасный сумасшедший, одержимый идеей, которая подчинила себе всё его существование. Я очень надеюсь, что вас не постигнет та же участь.

Джон улыбнулся уголками рта. Не все различали в этом движении улыбку, но Абрахам знал его достаточно хорошо, чтобы понять.

- Впрочем, безумие и гениальность порой идут рука об руку. Сведения, которые вам удалось собрать, ничего не доказывают, но совпадений слишком много, чтобы их можно было объяснить простой случайностью. Хотя поверить в то, что студент третьего курса собрал мозаику из мёртвых тел и смог запустить в ней все биохимические процессы живого организма... Притом человеческих мёртвых тел! Где опыты хотя бы на мышах? Ну хорошо, мыши потребовали бы слишком мелкой работы, но на собаках, свиньях?

- Вероятно, он очень спешил.

- Поспешишь - людей насмешишь, - прокомментировал Абрахам, возвращаясь к машинописным страницам.

Джон хмыкнул. Если всё, написанное в тетради Франкенштейна, правда, то он бы тоже предпочёл, чтобы Виктор сначала доучился, а потом воплощал в жизнь свои безумные идеи. И желательно не в сарае с прогнившей проводкой и дышащим на ладан громоотводом.

- Среди всех, эхем, источников материала, у скольких удалось установить личность?

- У троих, - ответил Джон. - Ларри Дэвис - бродяга. Анджело Марини - молодой нейрохирург, который завещал своё тело университету, он разбился на мотоцикле. И Билл Кэссиди - убийца, приговорённый к смерти.

Абрахам задумчиво постучал по корешку тетради.

- Вы ведь водите мотоцикл?

- Да.

Денег на собственный байк у Джона, конечно, не было. Но мотоцикл был у Боба, бойфренда Фелисити. Однажды он предложил научить Джона, тот сел за руль и поехал. Мотоцикл невысокого Боба был ему немного не по размеру, и руки плоховато чувствовали движения машины, но так легко Джону ещё не давалось ничего.

На дороге он чувствовал лёгкость и свободу. Мотоцикл был с ним единым целым и слушался его порой куда охотнее, чем собственное тело. Впрочем, мог ли Джон считать это тело собственным?

- Я помню дело Кэссиди, - сказал между тем Абрахам. - Мы тогда много обсуждали с коллегами критерии вменяемости.

- Вы думаете, он был безумцем?

- В последние дни - несомненно, если верить рассказам очевидцев. Но в момент совершения преступлений, скорее всего, нет. По крайней мере, не в том смысле, какой в это вкладывает судебная система. Вы читали публикации в газетах?

- Да, - ответил Джон. - И знаете, Эйб, после этого я впервые порадовался, что моё лицо изуродовано.

Профессор понимающе покивал.

- У вас есть фотография?

Джон выпрямился в кресле, быстро перебрал бумаги на столе, нашёл папку с газетными вырезками и протянул её Абрахаму. Здесь был и скромный некролог Анджело Марини, и несколько разной степени сенсационности статей о Кэссиди. Абрахам выбрал одну из них, где были фотографии, сделанные на входе в здание суда, и некоторое время изучал их, то и дело бросая оценивающий взгляд через стол.

Джон снова откинулся в кресле и отвернулся к окну. Листья деревьев уже начали желтеть. Это была первая осень, которую ему довелось увидеть.

- Вот так и сидите, - сказал Абрахам, и Джон понял, что он сличает форму уха.

Через пару минут профессор закрыл папку и задумчиво потёр подбородок.

- Сходство несомненно есть. Учитывая несовпадение отпечатков пальцев и особых примет…

- Некоторых особых примет, - уточнил Джон.

-... На месте полиции я бы предположил родство, но не тождество.

- Или сговор, в результате которого казнь была инсценирована, а приговорённый подвергся ряду операций по трансплантации, которые затруднили бы его идентификацию.

- На его месте я бы предпочёл казнь, это хотя бы быстро, - пробормотал Абрахам. - Изменить черты лица можно было бы гораздо сильнее и куда более щадящими методами. Во всяком случае, это возвращает нас к мысленному эксперименту. Живым Кэссиди все эти хирургические вмешательства не перенёс бы.

- Значит, остаётся объяснение, которое нам предлагает мистер Франкенштейн.

Абрахам скрестил руки на груди.

- Хорошо, допустим, Франкенштейн столь же гениален, сколь безумен, и действительно успешно завершил свой эксперимент над Биллом Кэссиди, живым или мёртвым. Что тогда? Вы пойдёте сдаваться в полицию?

Джон откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза.

- Я думал об этом. Они отправят меня в сумасшедший дом.

Напряжение, тугой пружиной свернувшееся в его груди, постепенно ослабевало. Джон ещё не совсем разучился бояться людей. Ждать, что в любой момент они снова назовут его чудовищем и попробуют забить насмерть. Хотя теперь он и был уверен, что победит в схватке почти любого, по крайней мере один на один. Конечно, Абрахам не бросился бы на него с пресс-папье (на его столе не было вообще никаких предметов, которые легко можно было бы взять и использовать как оружие). Но в глубине души Джон ждал реакции профессора как вердикта.

- Что же вы намерены предпринять?

- Встретиться с Виктором Франкенштейном.

- Чтобы что - отдать его под суд за нарушение Национального закона об исследованиях?

- Вероятно, это было бы справедливо, но нет, - ответил Джон, открывая глаза. - Я хотел бы расспросить его об эксперименте.

- И что вам это даст? - Абрахам скептически покачал головой. - Гений он или сумасшедший, он в любом случае убеждён в своей правоте. Вы же не ожидаете услышать, что он написал самый скучный на свете фантастический роман?

Джон рассмеялся.

- О, я предпочёл бы этот вариант всем прочим. Но если он действительно мой создатель, разве он не сможет развеять мои сомнения?

- Каким образом? Что бы ни сотворил с вами Виктор Франкенштейн, если это действительно был он, это была чистой воды авантюра, а не научный эксперимент. Главное свойство эксперимента - воспроизводимость. Вы планируете предложить ему собрать ещё одного человека? Или, может быть, начать исследование в соответствии с научными принципами, с лабораторных крыс?

Джон опёрся локтями на колени и посмотрел на Абрахама исподлобья.

- Вы бы приветствовали проведение такого исследования?

- В том виде, в каком его задумал Франкенштейн, - нет, разумеется. Я не согласен с его постановкой проблемы. Даже если бы с точки зрения технологии всё прошло идеально - каков результат? Сотворение живого человека, лишённого, однако, воспоминаний, лишённого семьи, детства. Ради чего? Практическое применение такой технологии мне видится только самое чудовищное. Создание армии зомби, рабский труд, сексуальная эксплуатация... Мир идёт по пути перенаселения. Нам не нужен ещё один способ создавать жизнь. Сохранить уже созданные жизни, сделать их лучше - вот задача медицины.

- Эдвардс и Стептоу не согласились бы с вами, - заметил Джон.

- А, экстракорпоральное оплодотворение, - Абрахам пожал плечами. - Я читал их статью в «Ланцете» в прошлом году. Их первый успех, несомненно, шаг вперёд для науки. Но пока эта технология причинила больше страданий, чем радости. Страсть, с которой люди стремятся передать свои гены новым поколениям, даже ценой риска для собственного здоровья и жизни, всегда меня поражала.

- Возможно, благодаря ей человечество и выжило, - возразил Джон. - Если руководствоваться логикой и разумом, люди в основном приносят вред друг другу и другим живым организмам на Земле, и их стоило бы истребить как самых опасных паразитов.

- Вы предлагаете это как руководство к действию? - уточнил профессор.

- Нет. Я не испытываю симпатии к человечеству как биологическому виду. Но я тоже подвержен слабостям, которые обеспечили его выживание. Я хочу жить сам и готов защищать людей, к которым привязан. Хоть это и неразумно.

- Рациональность и разумность - не одно и то же. Мы называем себя хомо сапиенс, но посмотрите на историю человечества и скажите, много ли в ней рационального?

В другое время Джон поддержал бы этот философский разговор, но сейчас он не был готов менять тему.

- Целью Виктора Франкенштейна было изначально именно сохранение жизни, - напомнил он.

- Тогда встаёт вопрос о том, тождественен ли человек своему телу. Если продление биологического существования тела происходит за счёт смерти личности, можно ли считать это продлением жизни? И чьей именно, если, как, предположительно, в вашем случае, организм состоит из фрагментов нескольких индивидуумов? Вы чувствуете себя продолжением кого-то из тех, кого Франкенштейн упоминает в своих записях?

Джон сделал медленный вдох. Абстрактный разговор об этике медицинских исследований был безопасным. Говорить о чувствах означало открыться, стать уязвимым. Абрахам всегда был очень внимателен и этим заслужил его доверие, но ощущение уязвимости всё равно пробуждало в Джоне агрессию. Теперь, когда он узнал о Билле Кэссиди, это пугало. Что если он по-прежнему жестокий убийца, и просто пока не представился случай продемонстрировать это? Джон не шутил, когда говорил, что готов защищать тех, кто ему дорог. В том числе от самого себя, если такая необходимость возникнет.

Боясь обнаружить в себе черты убийцы, чьё лицо смотрело на него из зеркала, Джон сосредоточился на них больше всего, и не мог понять, выдаёт ли он желаемое за действительное, или видит ли то, чего нет, под воздействием этого страха. О других людях из списка Джон толком не задумывался до настоящего момента.

- Я не знаю, как это понять, - сказал он.

- Ну например, побывать там, где жили эти люди. В случае неопознанных - там, где они были найдены. Не самая весёлая экскурсия, но, возможно, что-то пробудит в вас воспоминания. Если вы этого хотите.

Джон посмотрел Абрахаму в глаза. Во взгляде профессора была тревога и печаль.

- Если?

- Думаю, все эти люди с радостью начали бы свою жизнь с чистого листа. За исключением, пожалуй, Анджело Марини. Вам дана эта возможность. Хотели бы вы продолжить путь одного из тех, кого даже некому было забрать из морга?

Некоторое время они сидели в молчании. Джон начал собирать бумаги в стопку. Абрахам положил ладонь на него руку.

- Я не предлагаю вам отказаться от поисков правды, - тихо сказал он. - Только хочу, чтобы вы знали, что вас может ждать на этом пути. И помните, что в отличие от них вы не один.

В свой ближайший выходной Джон поехал в институт, где работал Анджело Марини. Побродил вокруг, пугая молодых аспиранток, нашёл мемориальную табличку, посвящённую погибшему врачу. Нашёл в справочнике адрес его матери и пришёл посмотреть на небольшой дом с пышными розовыми кустами у крыльца. Запах роз ему нравился, но он не узнавал ни это крыльцо, ни голос женщины, которая суетилась на кухне за занавесками в мелкий цветочек.

Когда Джон стал заводить мотоцикл, женщина выглянула из окна. Наверное, ей до сих пор казалось, что Анджело может однажды вернуться.

Надо было решать, что делать дальше. До сих пор у Джона была цель. Выжить. Научиться понимать людей вокруг. Найти тетрадь, спрятанную в лесу. Научиться читать и расшифровать записи. Получить имя, получить работу.

Начался дождь. Мокрый асфальт отражал оранжевые лучи закатного солнца. Фары автомобилей слепили глаза. Джон внезапно почувствовал, как ему становится дурно. Он затормозил и съехал на обочину.

Мокрая дорога. Как во сне. Как в тот вечер, когда Лиз нашла его в лесу. Тогда тоже было холодно. Надо бы обзавестись чем-нибудь потеплее куртки брата Фелисити. Джон пожалел, что не курит.

Оранжевый круг солнца совсем скрылся за тучами. Джон стряхнул воду, скопившуюся на полях шляпы, и решил, что дальше на мотоцикле не поедет. Он осторожно вывел байк на дорогу и поймал грузовик, ехавший в нужную сторону.

К осени движение в городе оживилось. Колледжи и университет готовились принять новых студентов. В этом году школы закончил пик бэби-бума, четыре с половиной миллиона восемнадцатилетних американцев сражались за право получить высшее образование.

- Вам тоже не мешало бы подумать о том, чтобы поступить в колледж, - заметил Абрахам. - Прокормить себя вы можете и ручным трудом, но если хотите завести семью, стоит освоить какую-нибудь профессию.

Семья. Джон не был одинок, строго говоря, он стал своим в коллективе больницы, вписался в компанию Боба, буфетчица в кафетерии помнила, сколько сахара он кладёт в кофе. Но в его сердце жило чувство, сродни тому, что испытывают дети из детского дома. Наверное, это была настоящая причина, по которой он хотел встретиться с Виктором Франкенштейном, своим создателем. Спросить, почему тот оставил его.

Для того, чтобы поступить в колледж, нужны были деньги. А ещё нужно было сдать тесты GED и получить диплом о среднем образовании. За лето Джон прочитал огромное количество книг, он читал очень быстро и довольно неплохо запоминал прочитанное. Но это не было систематическим образованием. Он до сих пор не знал множества элементарных вещей, чем вызывал порой насмешки.

Вопрос о деньгах тоже был непростым. Хорошо оплачиваемая работа требовала квалификации, это был замкнутый круг. В конце концов Джон решил наняться сезонным работником на сбор урожая на какую-нибудь ферму. Еду и крышу над головой предоставляла ферма, а значит, деньги можно было почти не тратить. К сожалению, такой план означал, что Джону придётся уехать. Его немного пугала необходимость обживаться на новом месте, снова драться с любителями остроумия, быть начеку. Оставить здесь людей, которые за эти полгода успели стать для него всем. Оставить Лиз.

Целиком погрузившись в своё расследование, Джон стал видеться с ней реже. Когда Лиз смотрела на него, Джон боялся, что она увидит его насквозь. Поймёт, что он не человек, а чудовище, порождение помутившегося разума. Что он преступник, несколько преступников, что его множество раз отвергло общество, оставив в холодных шкафах морга не нужным никому, кроме студентов-медиков. Рассуждая здраво, Джон не думал о себе так. Но не мог найти в себе силы поделиться своими сомнениями с Лиз. Ждать от людей лучшего - это было одно из её правил. Но Джона опыт скорее научил обратному. И хотя Абрахам не отвернулся от него, с Лиз Джон не готов был рисковать.

И если бы она сказала: «Не уезжай», он бы остался. Джона пугало, какую власть имеет над ним эта девушка. Её голос парализовал его волю. Когда солнце отражалось в её волосах, казалось, они светятся, окружённые нимбом, как у ангелов на картинах, которые Лиз однажды показывала ему в музее.

Лиз хотела изменить мир. Она делала снимки бедных кварталов для студенческой газеты, выступала в дискуссионном клубе за равные возможности в образовании, пекла печенье для благотворительных базаров.

Лиз была достойна самого лучшего. Разнорабочий больницы, конечно, не мог бы ей этого предложить.

Джон зашёл в библиотеку, но обнаружил, что Лиз поменялась сменами с Джимом. В общежитии её тоже не было. Подосадовав, Джон вернулся к работе.

Лето закончилось, и нужно было убрать с террасы на крыше больницы садовую мебель и вазоны, в которых высаживались цветы. Сегодня дождя не было, день был не по-осеннему тёплый. Джон остановился у парапета, глядя на верхушки деревьев больничного парка и крыши домов за ними. Хлопнула дверь чердака.

- Джон? Мне сказали, ты искал меня.

Искры пробежали по его позвоночнику, сердце, сбиваясь, стукнуло о грудную клетку.

- Привет, Лиз! Да, есть новости.

Когда он повернулся, она так и осталась стоять у двери. Её золотистые волосы раздувал ветер.

Привычно замедляя движения, Джон разложил для неё один из садовых стульев, а сам присел на пустой вазон. Лиз потянула вниз подол короткой юбки и зябко повела плечами.

- Тебе холодно?

Джон накинул ей на плечи свою куртку. Лиз замерла и отвела глаза, не встретив его взгляд. Как будто боялась. Раньше она никогда не боялась его. Или он этого не видел?

Джон снова сел и поправил шляпу. Что ж, значит, не стоит и сомневаться.

Он рассказал Лиз, что собирается уехать.

- Как? Когда?

Она стремительно повернулась к нему, и словно бы всё было как прежде. Лиз слушала его с интересом, похвалила его план поступить в колледж. Казалось, её огорчило известие, что Джон уезжает. Но было понятно, что она не попросит его остаться. Глупо было этого ожидать.

- Обещай, что будешь звонить, - сказала Лиз.

- Конечно.

Джон был готов потратить все деньги мира на то, чтобы слышать её голос.

Лиз встала и сняла наброшенную куртку.

- Мне нужно идти, но мы ведь ещё увидимся?

Джон кивнул.

- Мне обещали устроить вечеринку на прощание.

Лиз вдруг порывисто обняла его. Джон почувствовал, что её сердце колотится почти так же быстро, как его собственное.

- Это уж я не пропущу, - сказала она с улыбкой, втолкнула куртку ему в руки и пошла к двери.

***

Среди сезонных работников на ферме было много странных личностей. Большинство объединяла неприкаянность, которая и позволяла им бросить всё и поехать в глухую деревню собирать клубнику. На Джона смотрели с опаской и не задирали. Он в основном держался особняком, но не отказывал в помощи и заступался за тех, кого считал самыми беззащитными – женщин и подростков. На этой почве однажды дело дошло-таки до драки. Обоих её участников лишили вознаграждения за этот день, но Джон счёл, что это была разумная плата за установление репутации.

В соседней деревне была вечерняя школа, и Джон записался в неё. Почти всё свободное время он сидел над учебниками. Окружающие отнеслись к его затее с удивлением, но в основном воздерживались от комментариев. Один из подростков даже последовал его примеру. Он бросил школу несколько лет назад, и с тех пор перебивался случайными заработками, но теперь пытался как-то наладить свою жизнь.

Зарплату за первую неделю у Джона украли. Кто-то обчистил барак, где они жили. Впрочем, вора быстро нашли, это был один из работников, которому не хватило ума взять только наличные, и он попался на попытке продать краденые часы. Большую часть денег вор уже успел потратить.

После этого Джон открыл счёт в банке. Для этого пришлось доехать на велосипеде до ближайшего города. Там был универсальный магазин, кинотеатр и почта, что делало его в глазах местных жителей своего рода мегаполисом. С этой почты Джон раз в неделю звонил Лиз. Он старался приходить рано утром, пока там ещё было немного народу. Слушая голос Лиз, Джон закрывал глаза, и тогда ему казалось, что она стоит совсем рядом.

- Мне нужно тебе кое-что рассказать, - сказала однажды Лиз.

У Джона упало сердце. Он почти не сомневался в том, что услышит. Джон знал, что Лиз обручена, хотя она никогда не говорила об этом и не носила обручального кольца. Фелисити конфиденциально заверила его, что на самом деле Лиз не любит своего наречённого и собирается разорвать помолвку. Видимо, это был брак по расчёту, устроенный её покойными родителями, или что-то в этом духе.

Но всё же, по всей видимости, Лиз так и не отказалась от своего обещания, и теперь, вероятно, готовилась стать женой какого-нибудь бизнесмена, который обеспечит ей безбедное существование. Или кто-то из таких же пылких борцов за равенство украл её сердце.

Джон понимал, что не имеет никакого права ждать от неё чего-то. Он ни разу не говорил Лиз о своих чувствах, хотя и ухаживал за ней, насколько умел. Их встречи были чем-то средним между дружеским общением и свиданиями. Возможно, Джон начал бы действовать решительнее, но записи Виктора Франкенштейна остановили его. Мысль о том, что Лиз в его присутствии может быть в опасности, тревожно звенела где-то на краю сознания.

- Джон?

- Да, я... я слушаю, рассказывай.

- Не по телефону. Когда ты приедешь?

- Вероятно, только на День благодарения.

- Ох, я обещала навестить дядю... Ну ничего, это не срочный разговор. Не бери в голову!

Джон почти решил поехать к ней в следующие же выходные, но потом передумал. Сбор урожая заканчивался, ему нужно было искать новую работу. Кроме того, он уже запланировал другую поездку.

Джону таки удалось выяснить адрес Виктора Франкенштейна. Закончив работу на ферме, он отправился туда. На железнодорожной станции Джон нашёл номер Франкенштейна в справочнике и позвонил. Ему ответил женский голос с луизианским выговором и сообщил, что Виктор уехал в длительное путешествие и его ждут только на праздники.

Для Джона это оказалось неожиданностью. Почему-то ему совершенно не приходило в голову, что свой академический отпуск Франкенштейн будет тратить на то, чтобы смотреть мир. Об этой неудачной попытке встретиться со своим создателем Джон не стал рассказывать Абрахаму.

Он устроился на лесопилку неподалёку и снова записался в вечернюю школу. На День благодарения Джон решил никуда не ехать, а вместо этого дождаться возвращения домой Виктора Франкенштейна.

На лесопилке хватало парней с отрезанными пальцами и шрамами разной степени заметности, и среди них Джон не так уж бросался в глаза. В городе - другое дело. Сияющие витрины магазинов, чопорные гувернантки, рестораны с белыми скатертями. Джону стоило определённого труда снять здесь комнату. Его выговор производил хорошее впечатление по телефону, но при личной встрече хозяева с подозрением разглядывали его, задавали вопросы о судимостях и в итоге отказывали под благовидным предлогом. Потратив несколько дней на обивание порогов, Джон с трудом удерживался от того, чтобы на очередной такой вопрос небрежно сообщить, что его казнили за убийство.

В конце концов бригадир посоветовал ему обратиться к матери лесоруба, погибшего в прошлом году. Других детей у неё не было, муж тоже уже покинул этот мир, и деньги ей не помешали бы.

Для встречи с миссис Финчклифф Джон мобилизовал все свои хорошие манеры и насколько мог перестал подчёркивать свой рост и силу. Подарил ей букетик полевых цветов и передал поклоны от руководства лесопилки. В итоге больше всего в его пользу сыграла вечерняя школа. Сестра миссис Финчклифф была там учительницей и уже успела рассказать ей про своего нового ученика.

Вечерняя школа делила здание с обычной школой, их уплотнили, когда подросло поколение бэби-бумеров и помещений катастрофически не хватало. Теперь с каждым годом детей записывалось всё меньше, а вечерняя школа становилась востребованнее. Родители возмущались таким соседством, считая его небезопасным, хотя на деле две смены практически не видели друг друга, только самые старшие классы заканчивали достаточно поздно, чтобы встречать на ступеньках вечерников. Тем не менее это отношение передалось и самим детям. Среди мальчишек считалось особым шиком торчать у ограды по вечерам и дразнить вторую смену, выкрикивая арифметические примеры. Джон обычно игнорировал мальчишек, и только про себя отмечал, когда они сами давали неверные ответы. Но некоторых это очень задевало. Однажды, придя в класс, Джон обнаружил Миллисент Гаяр рыдающей за партой. Мальчишки имели обыкновение называть её тупой уродиной, и Миллисент принимала это близко к сердцу. Закончить школу вместе со сверстниками ей помешал тяжёлый полиомиелит, после которого девушка так и не оправилась до конца и ходила опираясь на трость. Джон оставил свои вещи на парте и вышел из школы.

- Пятью семь! - крикнул кто-то из мальчишек.

- Сорок семь, - отозвался другой.

- Тридцать пять, - сказал Джон, подходя вплотную к ограде и скрещивая руки на груди. - Ещё вопросы есть?

Мальчишки переглянулись.

- Квадратный корень из двухсот восьмидесяти девяти? - предложил Джон и медленно начал закатывать рукава. - Сила действия равна силе…?

Мальчишки брызнули врассыпную.

- Чтобы я вас больше здесь не видел, - крикнул он вдогонку.

Это внушение подействовало не на сто процентов. Мальчишки продолжали время от времени приходить дразнить вечерников, но разбегались, стоило показаться Джону. Действительно драться с детьми он, конечно, не собирался и на всякий случай стал заходить за Миллисент, чтобы проводить её до школы. Отличная пара, думал Джон про себя, вот такую подругу и сотворил бы мне Виктор Франкенштейн, если бы продолжил свои эксперименты… Впрочем, несмотря на хромоту, Миллисент была довольно симпатичной девушкой, с добрым сердцем и неплохими мозгами. Она не раз помогала Джону в учёбе, когда его заводило в тупик незнание каких-то общекультурных мелочей. Кроме того, у Миллисент всегда были чёткие и аккуратные конспекты. Джон довольно быстро перестал пытаться вести записи в классе, на такой скорости его почерк окончательно превращался в кривую энцефалограммы. В спокойной обстановке ему удавалось написать от руки что-то более или менее отчётливое, но всё же по мере возможности Джон оставался после уроков в классе машинописи и делал домашние задания там. Учителя первое время относились к этому с подозрением, но разбирать каракули им тоже не слишком хотелось, к тому же на уроке Джон почти всегда отвечал хорошо, так что для него сделали исключение.

Миллисент работала в булочной, и когда Джон во второй раз зашёл за ней, протянула ему сверточек со свежей выпечкой. Джону было несколько неловко, но он старался экономить на всём, в том числе на еде, так что не мог не признать, что угощение было кстати.

Кроме того, Миллисент притащила его в церковь. Джон неосторожно пошутил как-то, что у него непростые отношения с создателем, и Миллисент стала уговаривать его пойти вместе на воскресную службу. Вообще Джон предпочитал в воскресное утро спать, но через какое-то время поддался на уговоры. Наиболее благополучные горожане довольно исправно посещали церковь по воскресеньям, и Джон надеялся увидеть там обитателей дома Франкенштейнов.

Миллисент слушала проповедь с горящими глазами. Она уступила Джону, который настоял выбрать место в полутёмном углу недалеко от входа, но сидела на самом краешке скамьи, вся подавшись вперёд.

Убранство церкви было скромным, но красивым. Разноцветные витражи разбрасывали яркие блики по белым стенам и шляпкам дам. Джон внезапно задумался, можно ли считать его крещёным. Бродяга Ларри был католиком, Анджело Марини - атеистом, среди неопознанных трупов, вероятно, были и люди других конфессий. Как бы оценил статус бессмертной души Джона этот харизматичный молодой пастор, которого с таким восторгом слушала Миллисент? Он говорил простыми словами, не по бумажке, и производил впечатление искренности и увлечённости, но Джон наблюдал за ним с опаской. Статус пастыря в сочетании с личным обаянием давал ему слишком много власти, в особенности над впечатлительными молодыми девушками вроде Милли.

Джон отказался быть представленым отцу Клервалю и ждал у церковной ограды, пока Миллисент пошла поздороваться с ним. Расходившиеся прихожане тоже бесконечно здоровались друг с другом, задавали дежурные вопросы и с любопытством поглядывали на чужака в ковбойской шляпе.

Миллисент уже пробиралась через толпу к калитке, когда дорогу ей перегородил мальчишка.

- Эй, колченогая, куда так бежишь?

Миллисент попыталась обойти его стороной, но мальчишка толкнул ногой её трость, и девушка чуть не упала. Кто-то из шедших рядом поддержал её за локоть и шикнул на мальчишку. Тот замолчал, но теперь стал передразнивать хромую походку Милли за её спиной. Он прошёл так несколько шагов, когда поднял глаза и поймал взгляд Джона, который медленно продвигался навстречу. Мальчишка немедленно осёкся и замер на половине шага.

- Уильям, ты что творишь?! Простите, мисс, никакого сладу с ним нет!

Подбежавшая гувернантка схватила мальчика за руку и потащила в сторону. Её голос с лёгким акцентом показался Джону знакомым.

- Ты в порядке? - спросил он Миллисент, подхватывая её под руку.

- Всё хорошо, не бери в голову.

Заметив, что Джон продолжает следить глазами за гувернанткой, Милли подтолкнула его к калитке.

- Пойдём. Он сам не знает, что творит. Растёт без матери.

- Ты всех готова пожалеть и понять.

- А хоть бы и всех. Не нам судить, - твёрдо ответила Миллисент.

Гувернантка между тем тоже раскланивалась с пастором вместе с высоким седовласым мужчиной в дорогом костюме. До Джона донеслись обрывки их разговора, и он услышал имя “Виктор”.

- …ждать ли его на праздники.

- И мне он обещал приехать, но вы же знаете Виктора…

- …даже ей не пишет.

- …по поводу трастового фонда…

- …непременно увидитесь. Ждём вас к обеду, Анри!

- До встречи, мистер Франкенштейн!

Джон остановился и в открытую обернулся. Высокий мужчина решительными шагами, ни на кого не глядя, прошёл мимо них с Миллисент и направился к припаркованному автомобилю. За ним просеменила гувернантка с мальчиком, ещё раз шёпотом извинившись по пути. Уильям не поднял глаз.

После этого Джон пришёл в церковь ещё несколько раз. Он внимательно наблюдал за мистером Франкенштейном, с недоумением думая о том, что этот человек некоторым образом может считаться его дедом. Возможно, Джон заговорил бы с ним и спросил о Викторе, но Франкенштейн-старший подчёркнуто игнорировал большую часть прихожан, снисходительно кивая, когда с ним здоровались.

Миллисент заподозрила, что Джон положил глаз на хорошенькую гувернантку Жюстину и приходит на службу только ради неё, и перестала так активно уговаривать его стать частью паствы.

Если не считать Миллисент, на новом месте Джон ни с кем не сблизился. Только теперь он в полной мере почувствовал, насколько отличается от других, даже от своих одноклассников. Они помнили, как менялся год за годом город, как супермаркеты стали вытеснять маленькие магазинчики. Напевали песни из мультфильмов, сравнивали свои воспоминания о дне высадки на луну. Делились историями о том, кто почему бросил учиться.

У Джона не было детства, не было биографии. Все его воспоминания начинались с этого года. Открыть кому-то правду - о том, что пережил и помнил сам, и тем более о том, что узнал из тетради Франкенштейна, - Джон не решался. На ферме никто не задавал лишних вопросов, а здесь все остальные были местными и на чужака и без того смотрели с подозрением. Джон держался особняком, сообщая о себе только отдельные факты: родителей своих он не знает, его подобрали у больницы Сент Мэтьюз, некоторое время назад он устроился туда разнорабочим, профессор Бартлет стал для него кем-то вроде приёмного отца и подал идею получить образование. В этой истории было много белых пятен, которые наводили на мысли о криминальном прошлом, но выдумывать и врать Джону не хотелось.

Впрочем, в старшем классе вечерней школы был парень по имени Ноа, он вырос в семье фанатичных мормонов, которые не признавали государственных институтов. В восемнадцать лет он сбежал из дома к дальним родственникам матери. В первое время Ноа пустился во все тяжкие, дорвавшись до того, что было запрещено в его общине - кофе, алкоголь, сигареты. Но со временем заинтересовался и другими достижениями цивилизациями, в частности, кино и телевидением, и это сподвигло его пойти учиться. Ноа знали многие, и про Джона поговаривали, что он тоже вырос в какой-то закрытой общине, возможно, среди амишей или меннонитов. Джон делал вид, что не в курсе слухов, чтобы не опровергать их. Эта версия по крайней мере была понятна горожанам.

Денег и времени на то, чтобы участвовать в развлечениях товарищей по работе, у Джона особо не было, и их общение ограничивалось разговорами за ланчем. Некоторые считали, что Джон слишком высоко метит со своим стремлением поступить в колледж, но в целом отношение к нему было ровным.

Каждую неделю он разговаривал с Элизабет, Абрахамом и Бобом. У миссис Финчклифф был собственный телефон, и Джону больше не нужно было ходить на почту, чтобы позвонить. Эти короткие разговоры поддерживали его, но Джон всё больше чувствовал себя одиноким. Ему не хватало пестроты и свободы университетского городка. Здесь горожане смотрели на него сверху вниз, даже не из-за увечий, а просто как на бедного рабочего. Платили на лесопилке не так плохо, но копить на колледж пришлось бы долго, и в сущности его держало здесь только желание встретиться с создателем. Об этих своих планах Джон никому не рассказывал, но, услышав, что он не приедет на День благодарения, Абрахам забеспокоился. Поездка обошлась бы недёшево, но они оба знали, что дело не в этом.

- Полагаюсь на ваше благоразумие, - сказал Абрахам. - Люди, которым довелось побывать на пороге смерти и чудом избежать её, часто говорят, что родились заново. Что бы ни случилось с вами в прошлом, вы получили в дар новую жизнь - по крайней мере в переносном смысле. И только вам решать, какой она будет.

Между тем длинный праздничный уикенд всё приближался. Джон без конца представлял себе встречу с Виктором Франкенштейном и с каждым днём всё меньше понимал, надеется ли, что она состоится, или боится этого.

На День благодарения Виктор не приехал. “Возможно, он будет завтра или в субботу”, - без особой уверенности сообщили ему по телефону. Однако ни назавтра, ни на следующий день, ни в воскресенье Виктор не появился. На всякий случай Джон несколько раз приходил к дому Франкенштейнов и даже спрашивал прислугу, но получил только подтверждение того, что, к неудовольствию своего отца, его создатель нарушил своё обещание.

Джон пытался было сосредоточиться на занятиях, но понял, что смотрит сквозь страницу учебника, не понимая, что на ней написано. Он сдался и принялся просто бродить по лесу на задворках имения. Напряжение, с которым он ожидал встречи с создателем, переполняло Джона и требовало выхода. Он бы с радостью сейчас сел на мотоцикл, хотя и думал о том, что в таком состоянии это могло бы быть небезопасно.

Может быть, Абрахам был прав. Что могла дать ему эта встреча? Судя по всему, даже с настоящей семьёй Виктора связывали не самые тёплые отношения. Но Джон не мог просто предать забвению безумного Франкенштейна. Жизнь, которую он помнил, была ещё слишком короткой. Джон ещё не настолько понял, кто же он, чтобы перестать задаваться вопросом, кем он был раньше.

Но если Виктор Франкенштейн не планировал возвращаться в отчий дом или в университет, шансы встретиться с ним становились мизерными. Поездка в Европу стоила целое состояние, и даже если удастся пересечь океан, придётся искать иголку в стоге сена.

Написать ему? Джон сомневался, что Франкенштейн радостно поспешит воссоединиться со своим созданием. Никакого предлога, который мог бы побудить его прервать своё путешествие, Джон придумать не мог.

В раздумьях Джон остановился на берегу ручья, пересекавшего лес, и кидал один за другим в воду мелкие камешки, когда за его спиной послышался шелест веток. Джон обернулся. Из густого кустарника за ним наблюдал Уильям. Далеко же его занесло от дома Франкенштейнов, куда только смотрела гувернантка.

- Шёл бы ты домой, - сказал Джон, - темнеет уже.

- А ты, а ты мне не указ! - запальчиво ответил Уильям. - Ты знаешь, кто мой папа? Судья Франкенштейн! Да если ты хоть пальцем меня тронешь, знаешь, что будет?

“Виктор Франкенштейн приедет на похороны”, - мелькнуло в голове Джона. Уж это он точно не смог бы проигнорировать.

- Что, испугался? - крикнул Уильям, наступая.

Джон и вправду испугался. Испугался того, что уже успел себе представить, насколько легко прикончить заносчивого мальчишку. И даже сделать так, чтобы никто не заподозрил злого умысла. Камни, вода, легко оступиться. Джон перестал слышать, что говорит Уильям, в висках стучал его собственный пульс.

Одно быстрое движение. Мальчишка даже не успеет испугаться. Если напугать его, он убежит. Напугать его. Сам не заметив, Джон сделал резкий шаг навстречу.

С Уильяма немедленно слетела вся смелость, он отпрянул, оступился и, завопив, упал на землю.

- Уильям!

Пронзительный женский крик эхом разлетелся по лесу. Джон вздрогнул, как будто ему дали пощёчину.

- Уильям!

Этот голос, голос, который всегда был для него как путеводная звезда. И сейчас он словно выдернул Джона из мутного мрака, сгущавшегося в сумеречном лесу.

Джон с усилием разжал руки, камешки посыпались, стуча о корни кустов.

- Уильям, где ты?

Кусты чуть дальше вниз по ручью задвигались. Джон поднял голову и встретился глазами с Лиз.

Chapter Text

Элизабет сама не знала, как доработала остаток дня. Боб попрощался с ней в полной уверенности, что рассеял всякие сомнения, и удалился весьма гордый собой.

Придя в свою комнату, Элизабет легла на кровать, не снимая сапог, и разрыдалась. Она не знала, сколько времени прошло, когда в дверь постучали. Элизабет не ответила. Снова послышался стук, потом шаги, и Фелисити присела на край кровати.

- Боб сказал тебе? - спросила Элизабет.

- Сказал, только я ничего не поняла. При чём тут Виктор? И не всё ли равно, кто именно порезал этого убийцу на кусочки?

- В том-то и дело, - всхлипнула Элизабет, - это же была его идея фикс. Он хотел найти способ вернуть человека к жизни.

- Ну я знаю, что он с прибабахом, но мало ли кто чего хочет, - всплеснула руками Фелисити.

- Виктор не просто мечтатель, он экспериментировал…

- Ну да, в результате чего спалил лабораторию и загремел в больницу. Прости, но он не волшебник от медицины, а неудачник.

Элизабет резко села на кровати.

- А что если нет? Что если у него получилось?

- Почему же он тогда кричал, что его карьера окончена, и взял академ?

- Виктор ни разу не говорил, что его эксперимент провалился. Он только твердил, что его постигла кара за самонадеянность.

Фелисити уставилась на неё в изумлении.

- Да я скорее поверю в выжигание радужки электричеством!

- И что ты хочешь сказать? Это просто совпадение? Труп человека попадает к учёному, который пытается воскрешать людей, и совершенно случайно другой человек, как две капли воды похожий на первого, возникает из ниоткуда в нескольких метрах от лаборатории?

- Ну если так ставить вопрос…

Фелисити некоторое время потрясённо молчала. Потом встала с кровати, налила стакан воды и протянула Элизабет.

- Где сейчас Виктор?

- Где-то в Европе, путешествует. Я звонила дяде, он получил недавно телеграмму от Виктора, но сам не может с ним связаться.

- Прекрасно. Его тут-то было днём с огнём не сыскать, а за океаном и подавно.

Фелисити всегда недолюбливала Виктора, хотя и сдерживалась в высказываниях в разговорах с Элизабет.

- Кому он мог рассказать хоть что-то, если не тебе? Вряд ли отцу.

Элизабет покачала головой.

- Точно не дяде. Может быть, Анри. Он всегда был для Виктора кем-то вроде старшего брата.

- Отлично, значит, нужно поговорить с Анри. Вопрос только в том, удастся ли выудить из него правду.

- Анри друг нашей семьи, думаешь, он станет от меня что-то скрывать?

Фелисити посмотрела на неё снисходительно.

- Ну да, ну да, мужчины всегда так готовы рассказать всю подноготную о своём друге его невесте. Например, как тот помог сбежать опасному преступнику.

Элизабет уронила голову на колени. Фелисити села рядом и крепко обняла её за плечи.

- Ну извини, это я от нервов. Мы что-нибудь придумаем.

В конце концов план был составлен следующий. Элизабет поменялась сменами с Джимом, чтобы поехать на выходные в родной город и повидаться с Анри. Фелисити отправилась с ней, чтобы в случае чего помочь подруге не поддаться уговорам дядюшки остаться.

Несколько раз Элизабет пыталась заговорить с Анри о Викторе. Она по-прежнему считалась его невестой, и учитывая, что Виктор почти не давал о себе знать, её беспокойство выглядело совершенно естественным, но поговорить с глазу на глаз никак не удавалось. В конце концов Элизабет даже пришла против обыкновения на воскресную службу и прямо попросила Анри о встрече без посторонних. Он предложил пройтись пешком до дома Франкенштейнов, где их ждали к обеду.

Элизабет выбрала дальнюю дорогу, мимо лесопилки и вдоль леса, чтобы не наталкиваться всё время на знакомых. Сначала она расспросила Анри о пошатнувшемся здоровье дядюшки, о его намерениях в отношении Жюстины, которые, как оказалось, были предметом сплетен всего прихода. Наконец Элизабет с осторожностью упомянула эксперимент, делая вид, что знает о нём гораздо больше, чем на самом деле.

- Ты ведь не думаешь, что это правда божья кара за то, что Виктор посягнул на роль творца? - спросила она.

- Конечно нет, - ответил Анри. - Нет никакой божьей кары. Люди просто не готовы взять на себя ответственность за последствия собственных действий и пытаются всё свалить на волю высших сил.

- Неужели Виктор не понимал последствия своих действий?

- Виктор не мог справиться с горем. Смерть матери потрясла его ещё больше, чем мы думали. Виктор не мог отрицать, что её жизнь прервана, но пытался отрицать необратимость самой смерти и проводил свои бесплодные эксперименты в попытке доказать это. Надеюсь, теперь он на пути к смирению.

- Если смерть обратима…

- Это всё равно не вернуло бы к жизни Каролину. Её душа уже покинула тело, и было бы жестоко возвращать её сюда. Человеческое горе естественно, но эгоистично. Вместо того, чтобы радоваться за тех, кто теперь в лучшем из миров, мы скорбим о своей потере.

Элизабет решила зайти с другой стороны.

- Люди, на которых Виктор ставил эксперименты, - это ведь преступники? Зачем возвращать их к жизни?

- Это, разумеется, не было его конечной целью, - горячо заверил её Анри. - И хотя не нам судить, кто достоин или недостоин жить, признаюсь честно, я рад, что фантазии Виктора бесконечно далеки от реальности.

- Тем не менее он достиг успехов.

- Он освоил некоторые передовые технологии в области сохранения и пересадки органов. Эти навыки могли бы спасти много жизней, если бы Виктор всё же стал практикующим врачом. Но, возможно, для его душевного равновесия было бы лучше не заниматься медициной совсем.

С последним тезисом Элизабет была согласна на сто процентов. Но сейчас было важнее другое.

- Виктору удалось не только это, - настаивала она.

Анри вздохнул.

- Не знаю, что он тебе наговорил. Он мог считать, что близок к прорыву, но это только его больное воображение. Хотя, думаю, Виктор просто не решался признаться тебе, что понял бессмысленность своих экспериментов. Пожар дал ему отличный повод прекратить их.

Элизабет остановилась и внимательно заглянула Анри в глаза.

- Ты ведь не думаешь, что он сам поджёг лабораторию?

- Нарочно - нет. Но он был неосторожен. Работающие электроприборы в грозу, в здании с плохим громоотводом - пожар был вопросом времени.

- Виктор сам мог погибнуть…

- И я очень рад, что этого не случилось, - серьёзно сказал Анри. - Надеюсь, он наконец оставит в покое мир мёртвых и обернётся к миру живых. Виктор так увлёкся идеей повелевать чужими жизнями, что совершенно перестал ценить собственную. А ведь недаром это считается грехом.

Элизабет редко приходилось слышать от Анри рассуждения о грехах, даже в проповедях. Они снова шли по неровной тропинке вдоль леса, и Анри, кажется, разволновался, его шаги становились всё быстрее, Элизабет едва поспевала.

- Вот ты говоришь - преступники, - продолжал он. - Но ведь смертная казнь - это варварство! Мы сами становимся убийцами, применяя принцип “око за око”. И даже хуже! Мы лишаем этих преступников возможности раскаяться и выносим приговор их бессмертной душе. Казалось бы, общество должно становиться милосерднее, но нет, люди продолжают находить всё более эффективные способы уничтожать себе подобных. И то, что называется правосудием, участвует в этом.

- Дядюшка, наверное, считает иначе? - догадалась Элизабет.

Анри закатил глаза.

- Я устал спорить с ним. Каролина была для него голосом сердца. А теперь…

Некоторое время они шли молча.

- Дядюшка считает себя вправе распоряжаться чужими жизнями, - сказала наконец Элизабет. - Как и Виктор.

Анри вздохнул.

- Не думаю, что смогла бы стать “голосом сердца”, - тихо добавила она.

- Ты единственная, кого он хоть как-то слышит, Бет.

Элизабет с сомнением покачала головой. Анри остановился и тронул её за плечо.

- Если Виктор вернётся, ему понадобится такой друг, как ты. Я не говорю - жена. Друг.

Элизабет вскинула на него глаза.

- Виктор получил моё письмо?

- Что? Не знаю. Но Бет, я же не слепой и не дурак. Конечно, и у капитанов дальнего плавания есть жёны, которые преданно ждут их на берегу. Но выглядит это совсем иначе. Ты писала ему?

- Да, но не знаю… Виктор не ответил…

Анри раздражённо запустил пальцы в волосы, словно пытаясь стряхнуть дурные мысли.

- Он никому не отвечает. Пишет сам, когда на него вдруг стих найдёт. Если бы я мог поехать с ним…

- Я не говорила никому, что разорвала помолвку, - поспешно сказала Элизабет. - Если Виктор не получил моё письмо, не хочу, чтобы он узнал об этом от кого-то ещё.

- Можешь на меня положиться.

Они уже приближались к калитке, когда встретили направлявшуюся к лесу Жюстину.

- Поторопитесь, обед сейчас подадут, - сказала она на ходу.

- А вы куда же? - удивилась Элизабет.

- Мастер Уильям опять убежал в лес, беда с ним, - сокрушённо ответила Жюстина. - Мистер Франкенштейн уже грозился отказать мне от места, раз я не справляюсь. Я люблю Уильяма как сына, но, может, и правда, ему нужна жёсткая рука?

В глазах девушки блестели слёзы. Анри решительно развернулся.

- Я помогу вам найти Уильяма. И даже не вздумайте уходить. У него уже есть жёсткий отец, что ему действительно нужно - это ваше доброе сердце. Бет, скажи, что мы скоро будем.

Элизабет кивнула и поспешила в дом. Почему-то мысль о том, что она больше не невеста Виктора, придала ей сил, и она не боялась гнева дядюшки по поводу пустых мест за столом.

Мистеру Франкенштейну, кажется, бесстрашие Элизабет импонировало. Он даже сам стал говорить с ней не то чтобы с уважением, но не так снисходительно, как прежде. Воодушевлённая, Элизабет согласилась приехать на День благодарения. Виктор должен быть вернуться, и она надеялась наконец разрешить свои сомнения и объясниться по поводу помолвки.

Утром девушки двинулись в обратный путь.

- Мы с тобой вовремя уехали, - сказала Фелисити, когда они закончили махать в окно машины. - Кажется, ещё немного, и это я стала бы новой миссис Франкенштейн.

Элизабет бросила на неё взгляд.

- Если что, я не против. Забирай любого из них. Но ты здесь умрёшь со скуки.

Фелисити расхохоталась. Всё время, что они пробыли в гостях, она мужественно старалась вести себя сдержанно и не строить глазки кому попало, но мистер Франкенштейн явно пал очередной жертвой хорошенькой брюнетки.

- Тут ты права, Эл. Не удивляюсь, что ты сбежала, как только смогла. Нас ждут большие города, где кипит жизнь!

По правде говоря, Элизабет не настолько стремилась к мегаполисам, как её подруга. Сонный консервативный родной город казался ей похожим на болото, хотя расширяющаяся промышленность за последние годы немного взбодрила его. В своё время это и объединило их с Виктором - стремление узнавать, пробовать, творить новое. Виктор сразу мыслил глобально, видел себя учёным, его волновал прогресс науки, а не устройство собственного быта. Он мог себе позволить такую беспечность, за его спиной было состояние отца.

Когда Элизабет приняла предложение Виктора, она тоже почувствовала, что может следовать за мечтой, а не беспокоиться о том, как заработать себе на хлеб и крышу над головой, хотя всё равно выбрала профессию учителя, которая позволила бы сразу же устроиться на работу. Учёба увлекла её, и Элизабет даже стала задумываться, не остаться ли в колледже, чтобы получить учёную степень.

Теперь она снова могла полагаться только на себя. Впрочем, за эти три года, когда не столько Виктор заботился об Элизабет, сколько она о нём, стало ясно, что она вовсе не такая беспомощная, как пытался ей внушить дядюшка. Если удастся найти работу в том же городе, то можно будет совмещать её с наукой.

В кампусе Элизабет ждала записка от Джима. Джон искал её в библиотеке. Элизабет покрутила бумажку в руках. Главная цель поездки - узнать от Анри подробности эксперимента - так и не была достигнута. Выходило, что он знал не больше, чем сама Элизабет, хотя в отличие от неё присутствовал на слушании.

Фелисити успела отнести свои вещи в комнату, переодеться и уложить волосы, чтобы идти с Бобом в кино, а Элизабет всё стояла, опираясь на стол и вертя в руках записку.

- Ты опять сама не своя, - сказала Фелисити. - Что там?

- Джон меня искал. Мы с ним толком не разговаривали с тех пор, как Боб рассказал, что Виктор забрал тело Кэссиди.

- И что ты собираешься делать?

Элизабет закусила губу. Она думала об этом всю дорогу домой. Что ей было действительно известно? Ничего. Сходство с фотографией в газете. Никаких доказательств того, что Джон как-то связан с Виктором.

- Если хочешь, я сама ему расскажу, - предложила Фелисити.

- Нет. И ты мне обещала!

Пока это всё были только её дурацкие фантазии. Ну да, слишком много совпадений, но разве объяснение, которое пришло ей в голову, не было ещё более фантастическим?

И что если это всё глупости, а они внушат человеку, которому и так досталось в этой жизни, что он - убийца? Может быть, как раз это может сделать из него преступника… Фелисити называла эти соображения “магическим мышлением" и напоминала, что Джон проходил психиатрическую экспертизу, которая никаких опасных наклонностей не выявила.

- Так не может продолжаться вечно, Эл! Ладно, бог с ним с Джоном, рано или поздно он сам наткнётся на эту фотографию. Но ты себя до ручки доведёшь. Ты же боишься его.

Элизабет почувствовала привычный жар в груди и щеках. Стыд.

- Вовсе нет.

- А может, стоило бы?

- Фил!

Элизабет резко отвернулась и принялась шарить в шкафу.

- Мне нужно переодеться. Потом поговорим.

- Только глупостей не делай.

Но уже одеваясь, Элизабет понимала, что немедленно сделает глупость. Чтобы доказать самой себе, что её больное воображение не может определять её поступки, Элизабет пошла искать Джона. Она уже не знала, что глупее - верить в осуществимость научных фантазий Виктора или искать встречи с человеком, который может убить её. И, разумеется, Джон был не в библиотеке, не в саду, а на крыше.

Элизабет поднялась на террасу. Джон стоял у перил, глядя на расстилающийся внизу город. Его лицо было спокойным и печальным. Элизабет вдруг поняла, что успела очень соскучиться. И что сейчас, когда Джон, живой и настоящий, стоял перед ней, всё остальное показалось просто дурным сном. Она шагнула вперёд, выпустив из рук ручку двери, и та громко захлопнулась. Джон обернулся. Было видно, что он рад Элизабет, как всегда, но кроме того в его взгляде было что-то другое, какое-то напряжение, он словно вглядывался в глаза Элизабет и видел в них те подозрения, которые отравили ей последние дни.

От волнения у Элизабет похолодели руки. А что если Джон заметил, как она сторонится его, и теперь спросит напрямую? Пытаясь унять колотящееся сердце, Элизабет подошла ближе и села на неустойчивый садовый стул. Ветер уже был по-осеннему холодный, действительно давно пора было убрать летнюю мебель с террасы.

Джон заботливо набросил ей на плечи свою куртку, и Элизабет почувствовала запах одеколона, который сама ему подарила. А может быть, он хочет поговорить совсем о другом? Сделать предложение, как шутила Фелисити, когда воображала себе Джона миллионером? Элизабет почувствовала, как ногти впились ей в ладони. Нельзя одновременно подозревать человека в убийстве и ждать от него признания в любви… или можно? К этому разговору Элизабет, кажется, была готова ещё меньше. Она сама толком не знала, как назвать то, что она чувствует к Джону. Это было совсем не похоже на чувство, которое связывало её с Виктором. Которое из них можно было бы назвать любовью?

Элизабет встряхнулась и попыталась наконец вслушаться в то, что говорит ей Джон. Что-то о том, что ему нужна серьёзная работа, а значит, хотя бы диплом средней школы. Элизабет как будущий педагог одной из своих целей видела как раз доступное для всех образование и закивала, одобряя идею Джона пойти учиться. Даже посоветовала ему что-то в связи с подготовкой к экзаменам. Но потом вдруг он закончил неожиданно для неё.

- И поэтому я уезжаю.

- Как уезжаешь?

Их взгляды снова встретились. Острая игла пронзила сердце, и Элизабет подумала, что. кажется, поняла, какой ответ дала бы, если бы Джон действительно сделал ей предложение… Но вместо этого им предстояло расстаться.

- Для начала на ферму, там нужны сезонные рабочие на время сбора урожая. Это даст мне старт.

Это был разумный план. Элизабет нечего было возразить. Чтобы учиться, Джону пришлось бы меньше работать, а при тех деньгах, которые больница могла платить разнорабочему за полдня, ему пришлось бы жить впроголодь. И возможно, само провидение решило уберечь Джона от Элизабет с её дурацкими умозаключениями.

На мгновение мелькнула мысль, а что если Джон позовёт её с собой? Но нет, конечно же нет, и куда она поедет, предстоит последний курс.

Элизабет перешла в режим чрезвычайной ситуации: улыбалась, поддерживала разговор. Они обсудили, как много времени понадобится Джону, чтобы нагнать школьную программу. Элизабет взяла с него слово звонить ей, и он пообещал, абсолютно серьёзно и твёрдо. На прощание они обнялись. Элизабет на мгновение утонула в тепле его рук, но из последних сил постаралась сохранить самообладание.

Придя в кампус, она заперла дверь на ключ, выключила свет, легла на кровать и отвернулась к стене. Вместо слёз была только пустота в груди.

Оставшиеся дни до отъезда Джона Элизабет делала вид, что всё в порядке. Боб воспринял это как подтверждение того, что она окончательно успокоилась. Фелисити было так легко не провести. Но она дулась на Элизабет и ни о чём её не спрашивала.

Чтобы проводить Джона, в больнице устроили посиделки. Элизабет и Фелисити помогали накрывать на стол. Пытаясь прервать неловкое молчание, Элизабет спросила:

- Как тебе фильм, стоит сходить?

- Мы только завтра пойдём.

- Извини, перепутала, я думала, вы собирались в день приезда…

- Собирались, - Фелисити со стуком поставила тарелку на стол. - Но я вместо этого сидела на лестнице и гадала, вернёшься ты живой или нет.

- Ты правда боялась, что…?

- Это всё ты виновата, вбила мне в голову. Я теперь тоже не знаю, как ему в глаза смотреть.

Элизабет обняла её и беззвучно заплакала. Фелисити вздохнула.

Вечер в итоге получился больше весёлым, чем грустным. Рассказывали байки из школьных лет, вспоминали, кого что привело в медицину и другие профессии. Боб играл на гитаре. Фелисити принесла свои пластинки и запустила проигрыватель. Начались танцы. В общей дискотеке Джон не участвовал, но когда зазвучала медленная музыка, пригласил Элизабет танцевать. Фелисити с Бобом уже медленно кружились на середине комнаты. Профессор Бартлетт церемонно раскланивался с одной из медсестёр. Элизабет положила руки на плечи Джона, и весь остальной мир исчез. Все мысли в её голове исчезли. Она не заметила, как закончилась музыка, и очнулась только тогда, когда кто-то с громким хлопком открыл бутылку шампанского.

Джон уехал в самый канун начала учебного года, и на некоторое время Элизабет закружила привычная учебная суматоха. Выбор курсов, покупка учебников, тема выпускной работы, репортажи для студенческой газеты. Предстоял непростой год, и в старшекурсниках зарождалось предчувствие скорого выпуска и начала новой жизни.

Джон сдержал своё слово и регулярно звонил Элизабет. Рассказывал про занятия в вечерней школе, иногда спрашивая у неё совета, про местные растения и птиц, которых учился различать по голосам. Всегда помнил о планах, которыми она делилась, и спрашивал о выступлениях на студенческих конференциях, книгах, которые она упоминала, фотографиях, которые должны были опубликовать.

В этих звонках, которых она ждала ранним утром, завернувшись в шаль в холле кампуса, было что-то романтическое. Полусонная, Элизабет слушала голос Джона и чувствовала себя той самой женой капитана дальнего плавания, которую описывал Анри. Несколько недель Элизабет была почти счастлива.

В больнице она теперь почти не бывала, волонтёрами к детям приходили студенты третьего курса. Однажды Элизабет забежала сфотографировать их для студенческой газеты и на лестнице столкнулась с сестрой Питерс, теперь уже Монро.

- Мисс Лавенца, как я рада вас видеть!

Полли сияла, как лампочка, и под свободной туникой и расстёгнутым пальто угадывался округлившийся животик.

- Вас можно поздравить? - улыбнулась Элизабет.

Сестра Монро смущённо закивала.

- Вчера был мой последний рабочий день. Теперь я здесь только наблюдаюсь. Смотрите, какую красоту мне подарили!

Полли продемонстрировала пару белых пинеток с бантиками. Только сейчас Элизабет заметила, что в руках у неё несколько пакетов.

- Хотите, я подвезу вас? Я на машине. Куда вам в автобус с таким багажом.

- Правда? Спасибо большое! Тогда заедем в университет, сделаю сюрприз Арчи.

Пока Элизабет загружала пакеты в багажник, сестра Монро устроилась на пассажирском сиденье и провела кончиками пальцев по приборной панели.

- А знаете, я так и не получила права. Ужасно боялась садиться за руль. Правда, смешно?

- Почему же смешно?

- Ну вот крови я не боюсь, переломов всяких, у нас же в травме чего только не бывает. А сама водить боюсь. Хотя Арчи говорит, что я была бы в сто раз аккуратнее, потому что знаю, как это опасно. Ой, наверное, я зря такое под руку говорю…

Полли закрыла рот ладонью.

- Ничего. Я тоже очень аккуратно вожу, - заверила её Элизабет.

Они подъехали к зданию университета. Элизабет не бывала здесь со дня слушания, и теперь её охватило странное чувство. Полли взбежала по ступенькам, оставив её в машине, и вскоре вернулась.

- Я позвонила Арчи, он сейчас спустится. Пойдём выпьем по чашечке чая?

Вообще-то у Элизабет были другие планы, она собиралась поехать в библиотеку готовиться к коллоквиуму, но энтузиазм Полли оказался заразителен.

Элизабет запирала машину, когда с крыльца университета спустился серьёзный высокий молодой человек, на ходу застёгивая пиджак.

- Ты без пальто! Простудишься! - ахнула Полли.

- Здесь два шага! - отмахнулся он и протянул Элизабет руку. - Арчибальд Монро.

- Элизабет Лавенца.

- Очень приятно. Мы с вами не встречались раньше? Вы учитесь в университете?

- Нет, в педагогическом колледже.

Элизабет помедлила, но потом всё же добавила:

- Вы могли видеть меня весной, я приходила на слушание Виктора Франкенштейна.

- Да? Что ж, возможно, возможно. Это был целый детектив, редко такое выпадает.

Сердце Элизабет забилось быстрее. Она расспросила Анри о том, что было на слушании, но он не рассказал ничего интересного, в основном спор шёл о том, кто несёт ответственность за соблюдение пожарной безопасности и исправность громоотвода.

- Даже детектив? Меня не пустили на заседание, так что я толком ничего не знаю.

Кафе действительно было совсем рядом. Полли пошла к стойке выбирать пирожные, а Арчи учтиво помог Элизабет снять пальто и отодвинул для неё стул.

- Ну, на самом слушании было уже не так интересно, - признался он. - А перед этим нам даже пришлось иметь дело с полицией!

- Ничего себе!

- О да! - Арчи был доволен произведённым эффектом. - В лаборатории было обнаружено тело, и нужно было опознать его, чтобы убедиться, что это, так сказать, рабочий анатомический материал, а не жертва пожара.

Элизабет нервно передёрнула плечами.

- Были ещё фрагменты тел, и их тоже пришлось сопоставлять с университетским реестром, хотя понятно было, что вряд ли кто-то выбежал из лаборатории, забыв в ней ухо. Простите, врачебный юмор, - поспешно добавил Арчи, увидев, как Элизабет побледнела. - В общем, всё довольно быстро разрешилось. Тот труп, который был практически целым, опознали как бродягу Ларри, и снова вернули в анатомичку, продемонстрировать студентам воздействие огня на ткани. Хотя в общем он не так сильно пострадал. Ох, опять я увлёкся, простите, мисс. Может, воды?

- Нет-нет, мне уже лучше. Ларри, вы сказали?

- Да, бродяга Ларри. Говорят, он когда-то закончил этот университет и был неплохим офтальмологом, но потом спился, потерял работу и стал совершенно асоциальным элементом. Вы могли видеть его у церкви святого Луки, Ларри там побирался. Говорят, он сам просил передать своё тело университету, в последний раз послужить науке, так сказать…

Элизабет нервно сжала руки на коленях и попыталась сосредоточиться.

- Значит, в лаборатории нашли его и… фрагменты?

- Простите, это звучит жутко, но при изучении анатомии - нормальная штука.

- Виктор… работал в это время с ещё одним трупом… Билла Кэссиди.

- Убийцы? Да нет, что вы, если бы его отдали в анатомичку университета, тут бы очередь выстроилась его препарировать, студенты падки на сенсации.

Полли вернулась с тарелкой пирожных.

- Я не смогла выбрать и взяла на всех, - смущённо сказала она. - Чай сейчас принесут.

- А можно… можно мне посмотреть материалы дела? - спросила Элизабет.

- Какого дела? - нахмурилась Полли.

- Про пожар в лаборатории, - пояснил Арчи. - Да вам уже от моего рассказа дурно стало!

- И всё же… - Элизабет улыбнулась через силу. - Может быть, я тоже падка на сенсации?

- Мисс Лавенца может написать про тебя заметку в газету, - вкрадчиво проговорила Полли вполголоса.

Арчи заколебался.

- На Виктора… моего жениха, это происшествие повлияло очень сильно. Мне бы хотелось… лучше понять, что произошло. И только вы можете мне помочь.

Всё это было правдой. И, видимо, искренность и горечь, с которыми Элизабет произнесла последние слова, окончательно убедили Арчи.

- Ну хорошо. Ох, Полли, вечно ты меня втягиваешь в какие-то авантюры! Приходите ко мне в пятницу.

- Конечно, втягиваю! А то погрязнешь в своих бумажках.

Полли чмокнула его в щёку и быстро стёрла ладонью ярко-алый след от помады.

До пятницы Элизабет делала всё возможное, чтобы не думать о материалах слушания. Она подготовилась к коллоквиуму, напечатала фотографии из больницы, даже сделала наброски статьи про работу дисциплинарной комиссии. Каждая минута каждого дня была чем-то занята. Но стоило положить голову на подушку и закрыть глаза, и её окружали кошмары. Виктор с огромными ножницами в руке. Раскаты грома. Огонь. Глаза Джона в свете фар автомобиля. Элизабет нажимала и нажимала на тормоз, но машина не слушалась, и она просыпалась за мгновение до удара, задыхаясь, с колотящимся где-то в горле сердцем.

Тем не менее в пятницу она явилась в университет с аккуратно уложенными волосами, в самом своём официальном костюме, с фотоаппаратом на шее. Кажется, Арчи был удивлён, что она действительно взялась интервьюировать его. Элизабет пофотографировала интерьеры, сделала несколько портретов. Наконец Арчи сам напомнил ей про дело Виктора.

В него входила подробная опись имущества лаборатории с описанием повреждений и перечислением, какое оборудование подлежит ремонту. Копия заключения пожарной инспекции о состоянии проводки. Выдержки из методички по противопожарным мерам. Всевозможные документы, разрешавшие Виктору пользоваться лабораторией, отдельными приборами и анатомическим материалом. Расшифровка прогноза погоды. Наконец, копия заключения судмедэксперта. Элизабет сфотографировала документы, которые показались ей важными, чтобы изучить их потом. Но во всяком случае никакого упоминания Билла Кэссиди в деле не было.

Это привело Элизабет в замешательство. Может быть, Боб не перепутал фамилию? И вовсе не Виктор забрал тело после казни? Тогда Кэссиди на самом деле разобрали на препараты в каком-то другом университете. В таком случае оставалось только внешнее сходство, но мало ли людей похожи друг на друга. И всё же что-то не давало Элизабет покоя.

Тепло поблагодарив Арчи, она обещала прислать ему текст статьи, прежде чем отдавать в редакцию, и поспешила проявлять плёнку.

Распечатав фотографии документов на больших листах, Элизабет надолго осталась в фотолаборатории, рассматривая их в свете красного фонаря. В числе прочего она пересняла список материалов, полученных Виктором для исследований. Рукой Арчи в нём были отмечены соответствия найденным фрагментам. Всё, что нашли в лаборатории, удалось соотнести со списком с большей или меньшей точностью. Но не всё, что было в списке, обнаружили на месте пожара.

Элизабет ещё раз внимательно перечитала описание места происшествия. В задачу полиции явно не входило проверить, не занимается ли Виктор, например, незаконной торговлей органами. Человек, опознанный как Ларри Дэвис, был мёртв уже больше суток к моменту пожара, о причинении смерти по неосторожности речь не шла, и полицейское расследование на этом было прекращено. Но состояние лаборатории говорило о том, что в ней недавно была проведена операция на живом человеке. Аппарат искусственной вентиляции лёгких, дефибриллятор, устройство для переливания крови. Ещё раз внимательно сопоставив списки, Элизабет пришла к выводу, что некоторые из фрагментов могли быть вовсе не от трупов, взятых в анатомичке.

Она нашла страницы из блокнота Боба и внимательно перечитала. Название университета совпадало. Более того, только сейчас она обратила внимание на список имён, которые назвал сотрудник тюремного морга. Человек, который приехал за телом Кэссиди, уже не первый раз забирал у них невостребованные трупы “для науки”. Ни один из них не значился в реестре выданных Виктору университетом.

Дождавшись, когда отпечатки высохли, Элизабет собрала их в стопку и отправилась к Фелисити.

- Привет, Фил! Кажется, я опять испорчу тебе вечер.

- Я уже привыкла, заходи. Моя альтернатива сегодня - это доклад Комиссии Уорнок, я читала его последние два часа и больше не могу.

- Значит, сегодня у тебя день комиссий. Я рассказывала тебе, что встретила Полли Монро?

- Что-то мне не нравится, куда ты клонишь, - протянула Фелисити, поглядывая на снимки в руках Элизабет.

- Я предупредила, - нервно улыбнулась та.

Фелисити внимательно выслушала рассказ Элизабет, рассматривая фотографии.

- Ну опять, это ничего не доказывает, - сказала она наконец, откидываясь на стуле и скрещивая руки на груди.

- Абсолютно.

- И?

- Я больше так не могу, Фил. Ты была права. Надо ему рассказать.

Фелисити фыркнула и возвела глаза к потолку.

- Я всегда права! Но ты выбрала отличный момент. Собираешься сообщить это всё по телефону и напугать до смерти сотрудниц телефонного узла?

Элизабет показала ей язык.

- Нет, конечно. Сбор урожая заканчивается, скоро Джон вернётся.

- Ммм, ты так думаешь? Это он тебе сказал? - с сомнением спросила Фелисити.

Элизабет почувствовала, как по спине пробежал холодок.

- Разве нет?

И конечно, Фелисити снова оказалась права. Джон вовсе не собирался возвращаться, наоборот, он планировал найти более постоянную работу где-то там, возможно, на той же ферме. Он довольно неопределённо сказал, что может приехать на День благодарения, но это был шанс Элизабет увидеться с Виктором и вытащить из него правду. Проклиная свою прежнюю нерешительность, Элизабет стала просчитывать, не может ли она сама поехать увидеться с Джоном, хотя в принципе идея отправиться одной куда-то в поля звучала не слишком разумно.

Её больно укололо, что Джон не рвётся встретиться. Но винить в этом было некого.

Вскоре Джон позвонил уже с нового места. Сказал, что теперь ей наконец не нужно будет так рано вставать, чтобы поговорить с ним. Романтическая сказка, которую Элизабет построила в своей голове, глядя на утренний туман, рассыпалась окончательно.

Джону, по всей видимости, на новом месте было гораздо спокойнее разговаривать, хотя квартирная хозяйка, несомненно, могла услышать его, но это было не то же самое, что посторонние люди на почте. Элизабет казалось, что Джон стал откровеннее, он больше делился своими мыслями и переживаниями, а не только событиями и новыми сведениями из школьной программы. Они спорили по поводу поступков героев книг и исторических личностей. Для Джона всё было новым, удивительным, он всё был готов подвергнуть сомнению. “Так научил меня профессор Бартлет”, - говорил он.

Элизабет была уверена, что Джон не притворяется. Хотя скорость, с которой он запоминал новую информацию, и наводила на мысль, что где-то в глубинах его памяти оставалось что-то из прошлой жизни, но он не симулировал амнезию.

Анри говорил о праве на раскаяние, на спасение души. Если человек не помнит о своих преступлениях, если не помнит даже того, кем он был, когда совершил их - должен ли он раскаиваться? Вопрос бессмертной души не слишком волновал Элизабет, она была скорее материалисткой в этом отношении, вопреки окружению, в котором выросла. Но совесть, ответственность, способность взглянуть в глаза правде - вот о чём она думала. Если бы пожар в лаборатории стоил кому-то жизни, как бы с этим справился Виктор? Как бы она с этим справилась?

Иногда Элизабет смотрела на Фелисити с Бобом и думала, почему она не могла выбрать какого-нибудь простого парня. Наверное, в ней был какой-то надлом, который искал такие же раненые души рядом. Удивительно, что она подружилась с такой земной и довольно прямолинейной Фил.

На День благодарения Элизабет поехала на автобусе. Она здраво оценила своё состояние и решила, что за руль не сядет. Ещё не хватало врезаться в какую-нибудь сосну.

На автовокзале её встречал Анри. Элизабет даже забыла поздороваться, и сразу спросила его:

- Виктор?

- Пока нет.

Элизабет топнула ногой и резко выдохнула.

- Все его ждут, и по телефону уже звонили, нарасхват твой Виктор, не то что бедный старый пастор.

- Прости… Я рада тебя видеть.

Они обнялись.

- Да я всё понимаю, - сказал Анри, загружая её чемодан в машину. - Сам беспокоюсь, куда он пропал. Последняя телеграмма была неделю назад.

- Как дядюшка? Рвёт и мечет?

Анри покачал головой.

- Сердится, конечно, но сам места себе не находит. Возможно, твой приезд его отвлечёт немного. Так что готовься.

Мистер Франкенштейн действительно встретил Элизабет с распростёртыми объятиями. Ей пришлось выслушать все его проекты по ремонту дома, предложения, которые он планировал внести на заседании муниципального совета, и возмущение ценами на бензин. Элизабет в свою очередь отчиталась об успехах в колледже.

- Прекрасно, прекрасно, я всегда знал, что из тебя выйдет толк. Здесь тебя уже все ждут.

- Здесь?

- Я бы, конечно, хотел, чтобы ты преподавала в школе, где учится Уильям, но гимназия для девочек, пожалуй, более престижна… В общем, выбирай, где тебе больше нравится, с попечительским советом проблем не будет.

- С-спасибо, - только и смогла ответить Элизабет.

Возвращаться в родной город работать в её планы совершенно не входило. Не хватало только, чтобы кому-то отказали, потому что дядюшка попросил приберечь место для неё.

Тем более, что в декабре она должна была наконец получить доступ к трастовому фонду. Анри, который был душеприказчиком её родителей, попытался по дороге с вокзала объяснить ей, какой именно доход она будет получать с ценных бумаг этого фонда. Элизабет никак не могла сосредоточиться на финансовых подробностях, хотя усвоила главное: её материальное положение должно было немного, но всё же измениться к лучшему.

Семейный ужин прошёл несколько нервно. Приехали и другие родственники, все спрашивали Элизабет об одном и том же - об успехах в учёбе и о Викторе. Под конец ей уже очень хотелось сказать что-нибудь вроде “Да всё как обычно, ворует трупы из тюремного морга”. Впрочем, скорее всего в ответ она только получила бы выговор от дядюшки за глупые шутки.

Длинный уикенд тянулся бесконечно. Всю пятницу Элизабет вздрагивала от каждого звука с улицы, ожидая, что вот сейчас появится Виктор. В субботу она пошла с визитами по всем старым знакомым, из каждого дома звоня Жюстине с одним и тем же вопросом. В воскресенье стало понятно, что Виктор, скорее всего, не приедет.

Элизабет несколько раз порывалась поменять автобусный билет и уехать немедленно. Может быть, она ещё застала бы Джона. Надо же было так глупо и так напрасно разминуться. Но Виктор имел обыкновение появляться в последний момент, а когда они смогут увидеться в следующий раз - неизвестно.

Хуже всего общая обстановка действовала на Уильяма. Он много капризничал, разбил чашку, за что получил нагоняй от отца. Элизабет попыталась играть с ним, как раньше, и вроде это немного его развеселило. Уильям очень скучал по старшему брату и был обижен, что тот совсем забросил его. Элизабет вполне его в этом понимала.

В воскресенье за обедом Уильям повздорил с отцом и выбежал из-за стола в слезах. Жюстина бросилась было за ним, но мистер Франкенштейн резко приказал ей остаться. Тогда из-за стола вышла Элизабет. Они немного поговорили с Уильямом через закрытую дверь его комнаты, но в сущности Элизабет нечем было его утешить.

С тяжёлым сердцем она пошла собирать вещи. Через некоторое время в дверь постучал Анри.

- Ты не видела Уильяма?

- Он был в своей комнате.

- Давно?

- С полчаса назад.

- Жюстина не может его найти. Боится, что он снова убежал в лес.

- Скажи дяде, что мы идём на прогулку. Я сейчас, только переоденусь.

Анри хмуро кивнул и вышел.

Жюстина ждала их на первом этаже в совершенно растрёпанных чувствах, только что не в слезах.

- Паркер сказал, рядом с домом сегодня видели какого-то человека с бородой. Вдруг Уильяма похитили?

- Вам стоит меньше читать жёлтую прессу, - строго сказал Анри. - Без паники. Вместе мы быстро его отыщем.

Они разделились и пошли в разных направлениях, условившись снова встретиться на том же месте. В лесу ещё было светло, встречались гуляющие, в том числе компании детей. Но все уже собирались домой. Элизабет несколько раз спрашивала про Уильяма, но в ответ ей только пожимали плечами. Она уходила всё дальше, в сторону ручья, куда сама любила убегать когда-то. Пора было уже поворачивать назад и возвращаться к месту встречи, когда Элизабет услышала детский крик. Она не была уверена, что это голос Уильяма, но во всяком случае, это был ребёнок, и с ним что-то случилось. Элизабет побежала на голос.

Склон холма, спускавшийся к ручью, зарос кустарником. Сквозь заросли Элизабет смутно видела высокую фигуру, явно взрослого. Голос Уильяма, теперь она была уверена, что это он, раздавался совсем рядом.

- Уильям, ты здесь? Тебя все ищут, - прокричала она, надеясь, что если на мальчика действительно напали, это “все” спугнёт злоумышленника.

Элизабет наконец продралась сквозь кусты и увидела, что Уильям сидит на земле, к ней спиной, и испуганно отползает. Над ним стоял высокий мужчина с бородой, похожий на лесоруба, в клетчатой рубашке и потёртых джинсах. По его руке змеилась татуировка.

Элизабет пожалела, что не прихватила с собой какое-нибудь оружие, хотя бы зонт. Кажется, Жюстина была права. Оставалось надеяться, что если не Уильяма, то её крик кто-то услышал.

- С ним всё в порядке, Лиз, - сказал вдруг знакомый голос.

Элизабет вздрогнула. Лесоруб с медлительностью, которую ей не раз доводилось видеть, отступил назад, прислонился к дереву и снял шляпу.

- Джон.

Как она могла не узнать его? И как его было теперь узнать… Элизабет подбежала к Уильяму и помогла ему подняться. Она ничего не понимала. Как Джон оказался здесь? А Уильям?

Джон смотрел на неё, слегка улыбаясь. Теперь, когда половину его лица скрывала борода, это было различить ещё труднее, но она всё равно поняла. Он сильно загорел, и уже существенно сгладившиеся швы выступали белыми полосками. Элизабет заметила, что Джон носит часы, которые они вскладчину подарили ему перед отъездом.

- Ну вот мы и увиделись на День благодарения, - сказал Джон. - Твой дядя живёт где-то недалеко?

- Да, - Элизабет попыталась махнуть рукой в сторону дома, но не была уверена, что показала в нужном направлении. - А ты работаешь здесь?

- Да, на лесопилке Уэйхаузера.

Элизабет поняла, что никогда не интересовалась, кому принадлежит предприятие по другую сторону леса. Неужели всё это время Джон был здесь?..

Она присела на корточки и посмотрела на Уильяма.

- Ты как, сильно ушибся?

Он помотал головой.

- Будешь ещё убегать в лес?

Уильям помотал головой энергичнее.

- Вот и молодец. Теперь пойдём, приведём тебя в порядок, а то нам всем влетит от твоего папы. Как бы ещё выбраться из этих зарослей. Но Джон нам поможет.

Она выпрямилась, крепко держа Уильяма за руку.

- Вы знакомы? Это Джон Мэтьюз, мой друг, мы вместе работали в больнице.

- Знакомы, - буркнул Уильям. - Он учится в моей школе.

- Вот и славно.

Элизабет протянула вторую руку Джону. Он помедлил, словно давая ей время передумать, потом оттолкнулся от дерева, в один шаг преодолел разделявшее их расстояние и взял её ладонь в свою. Они двинулись вверх по склону, Джон раздвигал кусты и держал ветки, помогая Элизабет и Уильяму пройти.

- Ты мне руку раздавишь, - пожаловался Уильям, когда они вышли на тропинку.

- Прости, пожалуйста, - поспешно сказала Элизабет.

Пальцы Джона она продолжала держать мёртвой хваткой, но он не жаловался.

- Может быть, ты знаешь и моего дядю, Альфонса Франкенштейна?

- Лично нет, но я видел его в церкви.

- Ты ходишь в церковь?!

- Бывал пару раз. Скучновато, но поют красиво.

- Вот и мне скучно, - подал голос Уильям. - Почему тебе можно не ходить, а мне нет?

- Потому что твоего папу поди переупрямь, - ответила Элизабет. - Мне тоже не сразу удалось.

Она не могла выкинуть из головы картину, как они все встречаются на воскресной службе. Дядюшка, Виктор, Джон, Анри, Уильям, она сама. Фелисити тоже непременно должна быть, для комплекта.

Время от времени Элизабет звала Анри и Жюстину, и наконец они встретились на пересечении тропинок. Жюстина сразу бросилась к Уильяму. Элизабет снова представила Джона как своего друга.

- Я видел вас на службе, кажется, - сказал Анри, пожимая ему руку. - Вы ведь друг Миллисент?

- Да, в некотором роде. Одноклассник.

Вместе они дошли до калитки, и Джон остановился было, не заходя в сад, но Элизабет решительно потянула его дальше.

- Только после чашки чая, - сказала она со всей беззаботностью, которую могла изобразить.

Мистер Франкенштейн встретил их на крыльце дома.

- Ну, как прогулялись?

Элизабет судорожно ощупала пальто, надеясь, что нигде не порвала его о кусты.

- Замечательно, - ответил за всех Анри. - И привели гостя. Мой прихожанин, и, как оказалось, знакомый Элизабет, Джон Мэтьюз.

Мистер Франкенштейн не протянул ему руки, но сделал приглашающий жест.

- Добро пожаловать, мистер Мэтьюз. Мы сегодня ждали другого гостя, но, похоже, он не удостоит нас своим присутствием.

В суматохе прихожей Элизабет отвела Уильяма в сторону.

- Джон не обидел тебя? Можешь мне сказать.

- Не. Это мы с ребятами… а тут я упал и испугался.

- Ну ладно. Но вообще, если видишь в лесу малознакомых взрослых, сразу беги домой, договорились?

Уильям кивнул.

Жюстина начала суетиться насчёт чая, Анри предложил всем по рюмочке коньяку, Джон вежливо отказался, и Элизабет воспользовалась моментом и увела его “показать портреты”. Уже на лестнице ей пришло в голову, что это прозвучало слишком похоже на эвфемизм, но, впрочем, дядюшка был высокого мнения о её нравственности.

Элизабет привела Джона в маленькую гостиную на втором этаже, которая когда-то была царством Каролины Франкенштейн, и до сих пор там действительно висел её портрет. “Сейчас или никогда”, - подумала Элизабет.

- Мне нужно тебе кое-что рассказать. Давно было нужно, и я жалею, что не сделала этого раньше. Что ты знаешь о Викторе Франкенштейне?

Вместо ответа Джон достал из сумки потрёпанную тетрадь в кожаном переплёте и протянул ей. Элизабет открыла первую страницу, уже поняв, что увидит там знакомое имя.

- Это ведь ты звонила ему в лабораторию?

Она судорожно перелистывала страницы, находя всё больше подтверждений своим догадкам. Хотя, похоже, то, что сделал Виктор, было ещё более фантастическим.

- Твой голос был первым, что я услышал, - сказал Джон. - Мне всегда так казалось, но теперь я знаю, что это правда. Твой голос на автоответчике.

Chapter Text

Джон смотрел, как Лиз дрожащими руками снова и снова разглаживает одну и ту же страницу тетради. Он знал, что это за страница, он знал наизусть всю тетрадь Виктора Франкенштейна. Здесь было написано имя “Билл Кэссиди”.

- Вот что ты искал в лесу, - сказала наконец Лиз.

- Да. Она была в кармане халата. Видимо, я завернулся в него, убегая от пожара.

Лиз кивнула.

- Почти шёлковый платок с монограммой, - прошептала она.

- Расскажи мне, что ты знаешь. Я вижу, ты не думаешь, что Виктор Франкенштейн безумец и выдумал всё, что здесь написано.

Услышав это имя из уст Джона, Лиз вздрогнула.

- Нет, я думаю, здесь всё правда. Я знаю, что Виктор забрал тело Кэссиди из морга. И что его не нашли после пожара, - Она посмотрела Джону в глаза. - Но я не знаю, что это значит.

Он почувствовал прикосновение к своей руке и дёрнулся, но Лиз удержала его пальцы в своих.

- Я ничего не помню. Ни о ком из них. Кэссиди, Дэвис, Марини. Только сны. Но возможно, это всего лишь сны.

- Значит, Виктору удалось создать новую жизнь.

- Возможно. Но что если кто-то из них проснётся во мне? - Джон всё же освободил свою руку и слегка отодвинулся. - Иногда мне приходят в голову страшные мысли. И я боюсь, что могу не остановиться на этом.

- Но сегодня, в лесу, ты остановился?

Она поняла, она всё поняла.

- Я услышал твой голос. Мне хочется верить, что я ничего бы не сделал, но… как я могу знать наверняка?

- Никто не знает ничего наверняка, - сказала Лиз, - Люди не рождаются преступниками или праведниками и не становятся ими безвозвратно от одного поступка. Мы делаем выбор каждый день заново, каждую минуту.

- Ты думаешь, я смогу всегда делать правильный выбор?

- Я не знаю. Докажи мне.

Лиз смотрела ему в глаза. Джон уже видел этот взгляд. Однажды он спросил одного из лесорубов, почему они не боятся валить деревья. “Те, кто не боится, первыми выбывают из строя, - ответил тот. - Тут не бесстрашие нужно, а умение”.

- Я не буду искать встречи с Виктором, - сказал Джон. - Сдам первый экзамен перед Рождеством и уеду отсюда.

Она кивнула.

- Я буду ждать тебя на Рождество. Приезжай.

- Сюда?

- Конечно нет, в Сент Мэтьюз. Я приехала к дяде, потому что надеялась застать Виктора и узнать у него правду о… о тебе, об эксперименте.

Джон протянул было руку, чтобы прикоснуться к ней, но остановился. Оставался ещё один вопрос, который он не решался задать Лиз.

- Виктор и есть твой жених?

- Был, - ответила она, краснея. - Я уже второй год пытаюсь сообщить ему о том, что разрываю помолвку, но, как видишь, я не отличаюсь решительностью в таких вопросах. Я написала ему письмо, но даже не знаю, дошло ли оно до адресата.

- Ты никогда не упоминала его имени…

- А ты не упоминал Миллисент.

- Упоминал, это мисс Гаяр, булочница, у которой я беру конспекты.

- Девушка, которую ты защищал от мальчишек…

- Да.

Лиз закусила губу. Она часто делала так, когда волновалась, и, вспоминая о ней, Джон представлял себе её именно такой.

- Я много о чём не сказала сразу и теперь жалею, - наконец, проговорила Лиз.

- Я тоже не делился с тобой самым важным, пытался уберечь тебя. Но ты ещё сильнее, чем я думал.

Лиз улыбнулась, ещё больше заливаясь краской. Джон наконец решился придвинуться ближе и обнять её. Лиз со вздохом положила голову ему на плечо.

В коридоре послышались шаги и голос отца Клерваля.

- Бет, чай подали, портретам придётся подождать.

Лиз выпрямилась. Джон разжал руки, но она осталась сидеть рядом.

- Да, мы идём! - крикнула она. Затем, повернувшись к Джону, добавила: - На дядюшку мой приступ откровенности не распространяется.

- Думаю, он и так не в восторге, что ты притащила домой какого-то сомнительного лесоруба. Хотя вообще-то я лес не валю, только обрабатываю.

- О да, уверена, дядя в шоке, - весело отозвалась Лиз.

Надо сказать, что в последнее время Джон старался как можно меньше шокировать окружающих. Производить впечатление человека, с которым не стоит лезть в драку, уже стало его второй натурой. Теперь он учился обратному, выглядеть безопасным.

Спускаясь по лестнице, Джон застегнул манжеты рубашки, скрывая татуировку.

Теперь, когда самое страшное было позади, Лиз не прокляла его и не убежала в ужасе (и не собиралась выходить замуж…), ситуация стала казаться Джону забавной. Чего он совершенно не ожидал, так это оказаться за одним столом с отцом своего создателя. Или с Уильямом.

Мальчик был переодет во всё чистое, умыт и причесан, но на макушке уже успел вылезти непослушный вихор. Увидев его снова, Джон мгновенно вспомнил все те страшные мысли, которые вспыхнули в его мозгу на берегу ручья, и почувствовал приступ дурноты. Удалось ли ему самому не поддаться этим мыслям, или их обоих спасло появление Лиз, Джон надеялся, что это страшное воспоминание поможет ему остановиться, если его снова будет затягивать в чёрный водоворот. Что голос Лиз, даже когда её нет рядом, будет камертоном звучать в его сердце.

Отец Клерваль смотрел на него изучающе.

- Вы давно знаете Элизабет?

- Мы познакомились этой весной, она спасла мне жизнь.

- Вот как, - Клерваль поднял брови в изумлении. - Бет не рассказывала.

- Не в её правилах хвастаться. Но вы как священник знаете, как много значит вовремя протянутая рука помощи.

Пастор кивнул.

- А вовремя отвезти человека в больницу и вовсе бесценно, - прозаично закончил Джон.